Что-то кольнуло его, он быстро перекинул глаза на приезжего и застыл в удивлении. Приезжий, вытянув жилистую шею, выпятив подбородок, смотрел вслед Клавдии неотрывно и пристально, недобрым взглядом из-под широких бровей.
Клавдия вышла.
Приезжий встретился глазами с Чижовым. Это было как немая борьба: оба старались угадать тайные мысли друг друга. Чижов молчал выжидая. Он в своих расчетах не ошибся. Приезжий спросил прямо, без обиняков:
– Что это за девушка?
– Наша… Деповская.
– Давно она здесь?
– А вы ее знаете?
– Давно она здесь? – нетерпеливо повторил приезжий.
– Полтора года. А вы ее знаете?
– Может быть, – уклончиво ответил приезжий.
Чижов почувствовал зудящее изнеможение в ногах.
– А что вы знаете?.. – Какое-то колесико оборвалось в нем, соскочило, руки затряслись, лицо перекосилось.
Приезжий откинулся на стуле, закурил и холодно, испытующе посмотрел на Чижова сквозь папиросный дым.
– Может быть, и знаю. А вам зачем это?..
– Просто так. Низачем. А что вы знаете?.. – Расплескивая пиво, Чижов налил свой стакан доверху, выпил залпом.
– Угм, – протянул приезжий. – Ну, ладно. Получите! – крикнул он официанту.
Он расплатился щедро из толстой пачки четвертных. «Сдачи не надо». Взял свой чемодан, перекинул через руку пальто и неторопливо пошел к двери.
Чижов окаменел. И вдруг сорвало его с места, понесло к выходу. Он нагнал приезжего на улице.
– Куда вы пойдете ночью, все заперто. Идемте ко мне.
Приезжий молчал. Чижов торопливо добавил:
– Комната очень хорошая. Живу один. Две кровати. Совсем близко.
– Идемте.
Они пошли прямо через линию, спотыкаясь в темноте о рельсы и шпалы. Перешли по мостику через какую-то канаву, пересекли пустырь. Поселок спал, все окна давно погасли. Низко стояла огромная красная луна, светила на землю сбоку тусклым светом, сгущая душную темноту.
Повстречался какой-то человек, ушел в темноту, как в стену. Шаги заглохли. Это был Михаил. Они с Чижовым не узнали друг друга.
Утром Чижов, злой и желтый от бессонницы, стоял в одном белье у подоконника, разжигая примус. Медь и железо, орошаемые керосином, наконец, расцвели мертвым цветком – венчиком синего пламени. Комната наполнилась керосиновой вонью, утомительным ревом. Чижов вытер руки, поставил чайник.
Начинался день, скучный, серый, плоский, без света и теней: сизая мгла накрыла землю, как одеялом; земля парилась, томилась в духоте. Бродил под окнами старый грязный козел весь в репьях, с обрывком веревки на шее – точно хотели его повесить, а он сорвался и убежал.
Приезжий сидел на кровати, припухшими глазами осматривал комнату.
– А жена где? Уехала?
Чижов промолчал, уязвленный этим вопросом в самое сердце.
Потом пили чай на новом столе, из нового чайника, вскипевшего на новом примусе. Чижову это все было хуже смерти. Он с ненавистью смотрел на приезжего – мало того, что нахально, без спросу занял в уголке место, предназначенное для Клавдии, да еще раскачивает стул!
– Не раскачивайте стул. Денег стоит.
– Как? – переспросил приезжий.
– Денег стоит, говорю! Не раскачивайте!
– А сколько? – осведомился приезжий.
– Тридцать рублей.
Приезжий полез в карман, достал полусотку, молча положил на стол перед Чижовым. Чижов растерялся.
– Это вам, – пояснил приезжий. – Берите, не стесняйтесь. И не мешайте мне сидеть, как мне хочется.
И развалился уж совсем нахально – стул, скрипя, качался на одной ножке. Чижов позеленел.
– А я, может быть, не продам.
– Я покупаю у вас не стул, а личную независимость, – внушительно пояснил приезжий. – Я враг всех правил и ограничений. Сильная личность имеет в мире только один закон – свое желание. Вам это понятно?
Нет, Чижову это было непонятно. Он взял деньги, нерешительно повертел в руках. Уж не смеется ли над ним этот московский ферт? Очень странный человек. И разговор у него какой-то замысловатый, темный.
– Конечно, вывод всей философии таков: «Человек человеку – волк». Это верно. Испытал на собственной шкуре. И давал почувствовать другим. В этом вся жизнь. Берите деньги и не мешайте мне сидеть на стуле, как я хочу.
– А если денег нет?
– Денег не бывает только у дураков и трусов. Если человек не может достать денег, значит он недостоин сидеть на стуле, как хочет, пусть сидит, как ему велят. В этом вся жизнь.
Он говорил долго, а Чижов покашливал, ерзал: ему хотелось спросить о главном, о Клавдии.
– Эта девушка… Вчера мы видели которую…
– Не торопитесь, – усмехнулся приезжий. – Всему свое время.
Нетерпение со всех сторон подкалывало Чижова; он пустился на хитрости.
– Да вы, может быть, ничего и не знаете…
– Может быть, – хладнокровно согласился приезжий. – А почему вас так интересует эта девушка?..
На службу Чижов ушел смятенный: о Клавдии ничего не узнал, о новом знакомом тоже ничего, даже неизвестно, как его зовут. На полпути спохватился: оставил в комнате чужого человека одного! А там костюм, пальто. Но, вспомнив о толстой пачке четвертных в кармане приезжего, успокоился.
Работалось ему в этот день плохо: какая-то несчастная копейка запутала весь итог ведомости, пришлось пересчитывать сызнова. Цифры сливались в глазах.
…А приезжий, проводив Чижова, занавесил простыней окно, вытащил из-под кровати свой чемодан и стал его открывать. Но открывал странно – не ключом, а перочинным ножиком, подковыривая замки. Что-то щелкнуло, крышка отошла. Приезжий поднялся с колен и запер на всякий случай дверь.
Сверху лежал в чемодане дамский шевиотовый костюм, под ним – десяток платьев, открытых, закрытых, с рукавами и без рукавов, шифоновых, маркизетовых, крепдешиновых и просто ситцевых, а еще ниже пошла несусветная женская дребедень:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52