Поэтому он ответил:— Сегодня утром.Луиджи протянул руку к стакану, но, казалось, был в нерешительности, не веря словам Ионы.— Автобусом семь десять?Ионе пришлось подтвердить: другого автобуса до половины двенадцатого не было, а тот еще не проходил.Это было глупо: он опутывал себя ложью, одна ложь тащила за собой другую, и он никак не мог выбраться из этой сети. В семь утра рынок пустовал. Это был промежуток между оптовиками и мелкими торговцами в розницу. Мать Джины обязательно увидела бы ее, да та и сама зашла бы в лавку попрощаться. Другие тоже бы ее заметили. Бывают улицы, где люди живут в своих домах, как в водонепроницаемых отсеках, разве что знают соседей в лицо. Площадь Старого Рынка была не такой: она смахивала на казарму, где двери всегда открыты, — там все всегда знали, что делается в соседних семьях.Почему Палестри с подозрением наблюдал за зятем?Не потому ли, что тот, похоже, врал? Он все-таки залпом осушил стакан, утер привычным жестом губы — так же, как эго делал мясник, — но покамест не уходил, оглядывая кухню; Иона вроде бы понял, почему тесть нахмурился. Этим утром в атмосфере дома было что-то неестественное. Он был слишком прибран. Нигде ничего не валялось, не чувствовалось того беспорядка, который всегда оставляла за собой Джина.— Привет! — проворчал наконец Луиджи, направляясь к лавке и, как бы про себя добавил:— Скажу матери, что дочка уехала. Она когда вернется?— Не знаю.Может быть. Ионе следовало задержать Луиджи и сказать правду: дочь его исчезла и унесла с собой ценные марки?Внизу, в ящике стола, лежали лишь нерассортированные марки — те, что он покупал целыми конвертами, а также уже разобранные, которые он обменивал или продавал школьникам. В шкатулке же еще вчера хранилось целое состояние — редкие марки, собранные им благодаря чутью и терпению более чем за двадцать пять лет: филателией он начал интересоваться еще с лицея. На жемчужине его коллекции, французской марке 1849 г., была изображена голова Цереры на ярко-красном фоне; по каталогу она стоила шестьсот тысяч франков. Он никогда не подсчитывал стоимость всей коллекции, но составляла она не менее десяти миллионов. Люди со Старого Рынка и не подозревали о таком богатстве. Он никому не говорил о нем и все же слыл маньяком.Однажды вечером один из его каталогов валялся на столе, и Джина стала рассеянно его листать.— Что значит «с двойной надпечаткой»?Он объяснил.— А «ол-кор»?— Оливково-коричневый цвет.— А «2 п.»?— Две песеты.Аббревиатуры ее заинтересовали.— Как сложно, — вздохнула она и, уже закрывая каталог, задала последний вопрос:— А цифра «четыре тысячи» в этом столбике?— Стоимость марки.— Ты хочешь сказать, что эта марка стоит четыре тысячи франков?— Ну да, — улыбнулся он.— Все цифры в этом столбике — это стоимость марок?— Да.Она с новым интересом принялась листать каталог.— Тут написано: «семьсот тысяч». Бывают марки, которые стоят семьсот тысяч франков?— Да.— У тебя они есть?— Этой нету.— А другие, такие же дорогие?— Почти такие же.— Очень дорогие?— Достаточно.— Так ты для них купил несгораемый ящик?Это было прошлой зимой; он помнил, что шел снег, внизу на оконных рамах лежали снежные валики. В каморке гудела печка. Было около восьми вечера.— Ничего себе!— Что?— Ничего. Я и не подозревала…На Старом Рынке считалось, что деньги у него водятся; но как родились эти слухи, понять было трудно.Может, оттого, что он долго не женился? Простые люди читают естественным, что холостяк откладывает деньги.Кроме того, до женитьбы на Джине он ел в ресторане у Пепито, другого итальянца, ресторан этот располагался на Верхней улице, за бакалеей Гриму-Мармиона, находившейся на углу площади. Конечно, в глазах розничных торговцев, у которых лавка занимала весь день, он торговал как любитель. В самом деле, мог ли он заработать на жизнь покупкой, продажей и обменом старых книг? Разве не случалось, что к нему в лавку по часу, а то и по два никто не заходил? Но он сводил концы с концами; к тому же к нему на два часа в день, а по субботам даже на полдня приходила прислуга — значит, деньги у него водились.Была ли Джина разочарована тем, что после женитьбы он не изменил образ жизни? Ожидала ли она чего-то другого? Он никогда не задавался этим вопросом и только теперь отдал себе отчет, что жил, не очень-то интересуясь происходящим вокруг.Интересно: все ли окажется на месте, если заглянуть в кассовый ящик, где в толстом потрепанном бумажнике хранились деньги? Иона был почти уверен в обратном.Джина порой таскала у него понемногу — как дети, которым ужасно хочется купить конфет. Вначале она довольствовалась несколькими стофранковыми монетами, которые брала из ящика с перегородками, где лежала мелочь.Потом осмелела и стала залезать в бумажник: время от времени он замечал, что не хватает тысячефранковой банкноты. А ведь он давал ей достаточно денег на хозяйство, никогда не отказывал в покупке платья, белья, туфель.Быть может, сначала Джина делала это по дурной привычке; он подозревал даже, что она брала деньги из кассы у родителей, когда жила с ними. Только тогда это было труднее: Анджела хоть и напускала на себя вид жизнерадостной матроны, но за денежками присматривала.Иона никогда не говорил об этом с Джиной. Поразмыслив, он решил, что она ворует деньги для брата. Она была старше его на пять лет, и тем не менее между ними чувствовалась незримая связь, какая встречается обычно лишь между близнецами. Иногда казалось даже, что Фредо влюблен в сестру и та отвечает ему взаимностью.Чтобы понять друг друга, им порой хватало взгляда, и если Джина хмурилась, брат беспокоился, как влюбленный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38