— Теперь нам осталось, если только ваша жена не вернется или мы ее не отыщем, доказать вашу непричастность к делу и после этого тщательно рассмотреть все версии. — Комиссар опять водрузил очки на нос и взглянул в свои заметки. — Почему после исчезновения жены вы поспешили сдать белье в стирку — и ее и свое?Властям известны малейшие его поступки, словно он жил в стеклянной клетке!— Это был день, когда приезжают за бельем.— Обычно пересчитывали и увязывали белье вы?— Нет.И нет и да. Это лишний раз доказывало, как трудно формулировать непреложные истины. Как и в большинстве семей, белье было в ведении Джины, обычно она им и занималась. Но она никогда не знала, какой сегодня день недели, и Ионе случалось ей напоминать, когда она убирала комнату: «Не забудь про белье». Класть наволочку с бельем под прилавок тоже было для них делом обычным: они не хотели заставлять ждать вечно спешащего шофера пикапа. Джина жила в постоянном беспорядке. Разве она не забыла вымыть перед уходом сковороду с остатками селедки? Иона, долгое время живший один и не всегда державший прислугу, сохранил привычку помнить обо всем и в отсутствие Джины выполнять ее обязанности.— Ваша жена исчезает, господин Мильк. Только что вы сказали, что любите ее. И вы даете себе труд заниматься делом, которым мужчины, как правило, не занимаются.— В этот день приезжали за бельем, — только и смог повторить Иона. Он чувствовал, что собеседник следит за ним с любопытством. Так же, как человек, который пытается понять и не может, несколько раз смотрел на него и Баскен.— А не пытались ли вы избавиться от компрометирующих вас следов?— Следов чего?— Не то в пятницу, не то в субботу вы сделали большую уборку на кухне.Это случалось часто и до Джины, когда прислуга болела, и даже после женитьбы.— Убежден, что эти детали сами по себе ничего не значат, но если их собрать воедино, поневоле задумаешься.Иона кивнул, словно прилежный ученик.— Известно ли вам что-нибудь о знакомствах, завязанных вашей женой в последнее время?— Ничего.— Отсутствовала ли она чаще обычного?По утрам она, как всегда, слонялась по рынку, чаще в халате и тапочках. Днем иногда одевалась, пудрилась, душилась и шла за покупками в город или навестить подругу.— Писем она тоже не получала?— Домой их ей не приносили.— Вы думаете, что она получала их иным путем — к примеру, до востребования?— Не знаю.— Странно — как умный человек вы согласитесь с этим, — что она ушла без одежды, даже без пальто и, по вашим словам, почти без денег. Ни в автобус, ни в поезд она не садилась — мы это проверили.Иона решил пойти до конца и рассказать о марках. Он устал. Ему хотелось поскорее уйти из этого кабинета и не выслушивать больше вопросы, столь далекие от действительности.— Моя жена, — произнес он с чувством унижения от совершаемого предательства, — подготовила свой уход заранее.— Откуда вам это известно и почему вы не сказали этого инспектору Баскену?— В спальне, в зеркальном шкафу, есть шкатулка, где хранились очень редкие марки.— Она это знала?— Да.— Это ценные марки?— Они стоят несколько миллионов.Иона спрашивал себя, стоило ли об этом говорить, потому что реакция комиссара оказалась не такой, как он предполагал. Комиссар смотрел на него недоверчиво и даже подозрительно.— Вы хотите сказать, что у вас было марок на несколько миллионов?— Да. Я начал собирать их еще в лицее, когда мне было всего тринадцать, и продолжаю до сих пор.— Кто, кроме жены, видел у вас эти марки?— Никто.— Стало быть, вы не можете доказать, что они действительно лежали в шкафу?Мильк стал спокоен, терпелив, почти равнодушен, словно речь шла не о нем и Джине: это произошло, вероятно, оттого, что он как профессионал почувствовал почву под ногами.— В большинстве случаев я могу доказать, когда и где я их купил или выменял — некоторые лет пятнадцать назад, некоторые года два-три. Филателисты — замкнутый мирок. Почти всегда известно, где находятся редкие марки.— Простите, но я перебью вас, господин Милые.Я ничего не понимаю в филателии. Сейчас я пытаюсь поставить себя на место судьи. Вы жили, я сказал бы, очень скромно — надеюсь, вы не обиделись на это определение? — и тем не менее заявляете, что имели марок на несколько миллионов и что ваша жена забрала их с собой. Кроме того, вы заявляете, что в большинстве случаев можете даже доказать, что какое-то время назад стали их владельцем. Верно?Иона кивнул, слушая новое «ку-ка-ре-ку», и комиссар, которому это надоело, направился к окну.— Не возражаете?— Как вам угодно.— Так вот, прежде всего встает вопрос: можете ли вы доказать, что в прошлую среду эти марки еще были у вас — вам ведь ничто не мешало давно их продать?— Нет.— А можете ли вы доказать, что их больше у вас нет?— Их нет в шкатулке.— Но это же все теория, не так ли? Что вам мешало положить их в другое место?— Зачем?Чтобы обвинить Джину — вот что имел в виду комиссар. Чтобы все поверили, что она сбежала, украв его состояние.— Теперь видите, до чего трудна и деликатна моя задача? По неизвестной причине жители вашего квартала питают к вам неприязнь.— До последних дней они были очень добры ко мне.Комиссар внимательно посмотрел на него, и Иона прочел в его глазах объяснение. Комиссар тоже не понимал. Через его кабинет прошло множество самых разных людей, и он привык к самым невероятным признаниям; Иона же сбивал его с толку. Было видно, что комиссар переходит от симпатии к раздражению, даже к отвращению, а потом вновь пытается установить контакт. Не происходило ли то же с Баскеном? Не доказывало ли это, что Иона не такой, как все? Быть может, дома, в Архангельске, среди родного народа все было бы иначе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38