Мы с Таргилом тихо подкрадывались к нему, а у меня перед
глазами все стояло лицо Лайны, отмеченное печатью увядания - каким я
увидел это лицо там, в излучине проклятой Хриринги...
...Когда она, наконец, осознала, что это я, Сарт, смотрю на нее - она
вскрикнула и попыталась закрыться руками, и ей это даже удалось... а я все
смотрел на костлявые, старческие, обтянутые сухой пергаментной кожей
руки... Всю дорогу она ехала позади меня, точеное тело Варны-Предстоящей,
предчувствуя неизбежное и неспособный остановиться.
И лишь увядший тюльпан качнулся в моих ладонях; сгоревший цветок,
напоминающий залитый кровью пергамент, теряющее гибкость создание; и я
наложил цветочную стрелу на лук с витой рукоятью. Бывший стебель - все,
что осталось от блистательной Варны - ударил в крышу Дома и разлетелся
радужными осколками; но твердь над моей головой дрогнула и отозвалась.
Смерть и любовь слились во мне в один пылающий сплав, Сиалла-Лучница
замерла подле Эрлика, Зеницы Мрака, и я закричал, видя как крыша Дома
становится ниже - или это я сам становился выше?! - но ответный крик с
востока заставил испуганные горы сгорбиться и вжать головы вершин в плечи
перевалов.
Они шли вровень с горами. Буйвол Махиша, облаченный в пурпур и
золото, и яростный Инар, Властелин Молний, с огненным бичом в деснице,
щелкающим и разбрасывающим искры. Потом Махиша остановился, а Громовержец
даже не замедлил шага - и я увидел, что равнину заполнили призраки,
мечущиеся в багровых отсветах.
Где-то далеко, словно в иной реальности, встал в воинском приветствии
Бич Божий, но я не мог даже повернуть голову и посмотреть на него. Ярость
царила над равниной, сплетая миражи в бесчисленных поединках; ярость
бушевала во мне, неукротимый гнев и боевое безумие берсерка, неистовство
решающей схватки и темное бешенство, ввергающее мозг в экстаз
безрассудства. Я вскинул руки над кипящим миром, и пламенные копья впились
в крышу Дома, рождая гул и зигзаги трещин, и одно из них краем зацепило
Махишу, мгновенно превратившегося в чадящий живой факел.
А Инар-Громовик прошел сквозь меня и остановился рядом с Сиаллой и
Эрликом, опалив мою душу ударом бича; и сладостна была та боль, сладостна
и чиста.
- Таргил! - воззвал я в упоении. - Предстоятель Хаалана, где ты?!.
И он отозвался.
Таргил был один. Никто не шел рядом с ним, но западные горы за
Предстоятелем туманились и плыли в смутной дымке; и я понимал, что это
приближается незримый и равнодушный бог, Искушенный Халл, Отец Тайного
знания.
Таргил был единственным, кто заговорил со мной.
- Вот и все, Сарт, - сказал он. - Дальше - как знаешь... потому что
теперь ты знаешь. Да помилует тебя небо, сокрытое от нас...
Знание ворвалось в меня, и я захлебнулся в его горьком прибое,
растворяясь в безбрежности понимания; а силуэт Таргила заколебался, за ним
проступили контуры отрогов, все четче, все яснее, пока ненависть Грольна
не потеряла всякий смысл, уйдя вместе с Таргилом в никуда...
И боги склонили непокрытые головы, когда с ними поравнялся
Хаалан-Сокровенный, покровитель уходящих за ответом.
А крыша опустилась еще ниже. При желании я мог бы поднять руку и
дотронуться до нее. Но я не двигался. Я стоял, неотрывно глядя на тропу,
протянувшуюся ко мне от северного горизонта, и мгла сгущалась надо мной, а
слезы застилали взор, и я не мог их вытереть.
Ко мне шла Лайна. Лайна-Предстоящая, лед и пламя моей памяти, та
Лайна, какой я знал ее, какой она была в Доме: крохотная насмешливая
женщина в бархатной накидке, из-под капюшона которой упрямо выбивались
волосы цвета летних сумерек, и звездные камни перстней вновь обожгли мне
глаза, лишая зрения.
Я только чувствовал, что она - рядом.
Может быть поэтому я и не заметил, как и откуда ко мне под ехала
колесница Темной Матери.
Вокруг смыкался мрак, но я все равно знал, что крылатые вепри Ахайри
злобно роют копытами землю, а сама Хозяйка Страха, Мать-Ночь стоит на
колеснице с поводьями в руке и протягивает мне нечто.
Я сжал ладонь. И ощутил ребристую поверхность рукояти. Рукояти
черного обсидианового ножа с выщербленным лезвием.
- Ударь! - сказал Инар, Пастырь Бури.
- Ударь! - эхом откликнулись Сиалла и Эрлик, Любовь и Смерть, начало
и конец.
- Ударь... - молчал Хаалан-Сокровенный.
Я не мог.
- Ударь! - властно приказала Ахайри, Рождающая чудовищ; и бронза ее
колесницы загудела колоколом.
Я не мог.
И тогда Лайна взяла меня за руку и сама направила нож. А потом
сделала шаг. И еще один, совсем маленький, преодолевая сопротивление
трепещущей плоти, впускающей в себя зазубренный клинок.
Она еще успела тихонько вздохнуть и погладить меня по щеке.
...Кажется, я плакал. Я опустился на колени, пытаясь в непроглядной
тьме - отныне моей тьме - отыскать ее тело, прикоснуться к нему; и боги
отшатнулись, когда я проклял их последним проклятием, потому что чаша души
моей была переполнена.
А встать я уже не мог. Надо мной была - крыша.
Ее тяжесть навалилась на меня, и я принял этот груз, эту плиту между
мной и небом; принял на согнутые плечи, на каменеющие ладони, на всю
ярость Инара-Громовика, весь ужас Матери-Ахайри, на страсть Сиаллы-Лучницы
и мудрость Хаалана-Сокровенного, на безысходность Эрлика, Зеницы Мрака...
И стал подниматься. Я, Сарт-Мифотворец, Предстоятель Пяти, стоящий на
Перекрестке Перекрестков, начал медленно разгибать колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47