..
— Разве что суп из топора,— кисло улыбается Юстас, возвращаясь в комнату.— Но и его придется одалживать.
— Ура! Суп из топора, суп из топора! — кричит Вилюе, подскакивая на диване, но тотчас опять садится, состроив невинную мину, едва видит входящую следом мать.
— А ты знаешь, что такое суп из топора? — спрашивает Юстас.
— Знаю! Мы часто варим! — гордо заявляет мальчик.
— Не болтай, Вилюе,— говорит Дайна.— Если у вас есть зонтик, я схожу в магазин.
— Ну уж нет.— Юстас включает телевизор и усаживает Дайну в кресло.— Пока еще я в доме хозяин. Будьте любезны, дождитесь моего возвращения. Магазин тут рядом.
В прихожей Юстас находит зонт, вместительную сумку и кричит:
— Что купить?
— Мяса и овощей! — пряча смех, откликается Дайна.
— Слушаюсь! Мяса и овощей!
Выйдя на улицу, Юстас забывает раскрыть зонт, шагает размашисто, не замечая дождя, который в мгновение ока мочит волосы, плечи и брюки, они полощутся, словно намокший парус, бьются о его худые ноги.
Каткус, мысленно говорит себе Юстас, ты уже не в состоянии анализировать ситуацию, ты просто поглупел, Каткус. А что тут анализировать, смеется он, раз приказано — мяса и овощей! — надо выполнять. Я и сам как те овощи, не ясно, в какой суп попаду.
Возле телефонной будки приостанавливается. А может... заказать такси и, вернувшись, соврать, что магазин уже не работает — воскресенье? Ведь все равно из.
Злотого не выйдет ничего, Каткус. А почему непременно должно что-то выйти, достаточно и того, что приятно ощущать ее рядом.
В магазине, игриво болтая с молоденькими продавщицами, Юстас покупает курицу, полную сумку всяких овощей и, гордый своей хозяйственностью и сообразительностью, под проливным дождем возвращается домой. Его вельветовые штаны и салатного цвета рубашка выглядят удручающе, но Юстас не обращает на это внимания, швыряет на кухонный столик курицу в размокшей бумаге и горланит:
— Дайнуже, райская птица прилетела!
Она тотчас устремляется в кухню, замирает, увидев, что с его одежды стекает вода.
— Да... Райская птица...
Юстас хочет объяснить, что райская птица вовсе не он, а курица, брошенная на столик, но передумывает. Настигнутый непонятным порывом, хватает Дайну за талию, кружит и на миг прижимает к себе, насквозь промокшему и глупо улыбающемуся.
Дайна упирается ладонями ему в грудь и, откинув голову, внимательно смотрит в глаза.
— Не ожидала такого темперамента...
Юстас сразу выпускает ее из объятий и говорит, стараясь выдержать шутливый тон:
— По правде сказать, для меня это тоже новость.
Дайна наклоняется над столом, разворачивает курицу.
— Пойдите переоденьтесь,— тихо произносит она, не поднимая головы. Ее желтоватые, уже расчесанные волосы свешиваются и прикрывают половину лица, и Юстас все не может понять — обидел ее или нет.
— Сейчас,— послушно откликается и вдруг слышит резкое треньканье телефона в прихожей.
Подняв трубку, Юстас сразу же узнает ленивый Лаймин голос.
— Привет,— в интонации не то упрек, не то недовольство.— Ты один?
— Нет,— отвечает Юстас.
— Так и должно было когда-нибудь случиться.— Следует долгая многозначительная пауза.— Но я и не ревнива. Послезавтра заскочу. Завтра отдыхай.
— И послезавтра я буду не один.
— Вот как. Нашел более порядочную и более привлекательную.
— Не нашел. Пустил пожить друга.
— Бедняжка.
— Я или друг?
— Вы оба бедняжки.
— Ничего подобного.
— Почему ты смеешься?
— Отчего-то весело.
— Веселись на здоровье. И долго этот дружок собирается у тебя торчать?
— Не говорил. Будет столько, сколько понадобится.
— Выходит, какое-то время не сможем встречаться?
— Ты прозорлива, Лайма.
— Не остри. Так или иначе, я к тебе все-таки привязана.
— Думаю, я тоже.
— Спасибо и на этом.
— И тебе спасибо, Лайма. Не грусти. Я не стою тебя.
— Конечно, не стоишь.
— Тогда прощай.
— Прощай или до свидания?
— Прощай, Лаймуже.
— Прощай, Юстас. Привет твоему другу.— Лайма кладет трубку, наверное, на все времена.
Она все равно думает, что у меня другая женщина, мысленно усмехается Юстас. Пусть, по-иному думать она и не способна. Позвонила сегодня, потому что в среду не поднимал трубку. С этими средами надо было ^когда-нибудь покончить, ведь после них чувствуешь себя так, будто неделю белье не менял. Она тоже человек, как принято выражаться, однако человек взрослый, неглупый и красивый. Свободный во всех смыслах. Не гнетет ответственность ни за кого. Пусть хоть за себя научится отвечать.
Но неприятное ощущение не проходит. Тотчас вспыхивает другая, противоречивая мысль: а может, следовало постепенно и незаметно придать ее жизни другую окраску, более осмысленную и приносящую больше радости? Вел себя как последний эгоист — безжалостно читал мораль, а она, чего доброго, втайне, в глубине души надеялась на что-то другое, возможно, на несбыточное чудо, которого ждут все, даже и вконец отчаявшиеся женщины?
Сущий вздор. Ей не восемнадцать, она уже выбрала свой ритм и образ жизни, свойственные людям ее круга, вырваться откуда у нее не будет ни желания, ни сил. А это наглядно подтверждает, что не одна она такая. С другой стороны, безделье калечит. Атрофируется потребность в труде. Потребность, которую не восстановишь, когда человеку почти тридцать. Болезнь эта напоминает алкоголизм.
Теперь Юстас начинает более ясно понимать основную причину своего резкого поведения по отношению к Лайме. Нетрудовой элемент. Здоровый, развитой человек, а иждивенец. Отчего это происходит, Каткус? Жизнь не создала благоприятных условий для воплощения целей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65