Только не подумай, мама, что я трагически влюбился, меня действительно восхищает ее умение видеть в жизни именно красоту, а не мерзость, умение всему радоваться. Когда вижу, какая она терпеливая, сколько в ней покоя и мужества, как самоотверженно умеет она прощать, порой сам себе кажусь рядом с нею уставшим, немощным.
Ты меня, разумеется, тут же спросишь, какая у нее профессия и кто ее родители. Насколько известно, отец с матерью живут в деревне, а сама она работает на трикотажной фабрике вязальщицей. Словом, работница. Эту информацию сообщаю из вежливости и из уважения к тебе, поскольку догадываюсь, в мыслях у тебя сразу возникнет величественный Дворец бракосочетаний.
По этому поводу можешь пока не волноваться, я слишком ценю свою свободу. Мог бы, конечно, об этой женщине ничего не писать, но привык ничего от тебя не утаивать. Общаться с нею куда приятнее, чем с другой какой-нибудь женщиной, возможно даже более образованной. Рядом с нею чувствую себя тверже, человечнее, проще.
Не думай, мама, что эта дружба — какой-то вызов мещанскому псевдоаристократизму (тьфу, какое длинное слово!) или даже самому себе. Просто с этой женщиной мне хорошо, уходит нервозность, отступает суета, я отдыхаю, становлюсь душевнее, внимательнее, добрее по отношению ко всему роду человеческому. Иногда начинают мучить угрызения совести оттого, что только беру и так мало могу дать сам.
Она от меня ничего и не требует, кажется, мое общество ей тоже приятно.
О заводе на сей раз ничего не пишу. Пока не ясно, оправдает ли себя эксперимент с бригадным подрядом. Выяснилось лишь одно — мои пролетарии не слишком хорошо знают арифметику и постоянно бегают ко мне советоваться по поводу заработка. Видать, сам виноват,
да и начальники участков ленятся должным образом все разъяснять. Хочется верить, постепенно все встанет на свои места.
Кстати, подал заявление на машину. Только не подумай, мама, будто поступаю так из-за той женщины с детьми. Пойми правильно — мне уже за тридцать, а я совсем не знаю Литвы. Кроме того, хочется больше бывать на природе, а то торчу в своей норе, как замшелый пень, то у телевизора, то за книгой. Пребываю в бодрости и здравии.
Юстас»
Думаю, вся моя человеческая ценность заключается в том, что нахожусь в таких условиях, когда нельзя не работать. Втянувшись в работу, как раз и обретаешь способность — именно учишься! — находить в труде радость. Удовлетворение приносит не сам трудовой процесс, восхищение которым мы пытаемся привить молодежи и который зачастую бывает неинтересным и даже утомительным, а целенаправленность самого труда, понимание, что он необходим другим. Тогда уже не можешь оставаться общественно пассивным. Хотя работаю на заводе немало лет, окончательно все же не уверен, что в один прекрасный день не превращусь вдруг в отпетого бездельника, эдакого лежебоку и лентяя. Наоборот, моя лень дома, в быту, доказывает, что, хотя работа на заводе и приносит удовлетворение, стоит измениться обстоятельствам — и пожалуйста, перед вами законченный лентяй высшей категории.
Что-то не ладится у нас с новой системой бригадного подряда. Заработки вроде стали значительно выше, зато треплет нервы постоянная неразбериха. Мастера уделяют мало внимания рабочим, не разъясняют положения дел или плохо это делают, и рабочие всё пропускают мимо ушей. Самое скверное, для недовольства есть все основания. Велел мастерам не лениться и запастись терпением, они обязаны защищать собственное мнение. Люди всегда соглашаются с вескими аргументами, если те логичны и серьезны, если ж нет — грош им цена.
То, что заработная плата зависит от какого-то конкретного субъекта, уже само по себе деморализует, поскольку человек всегда склонен выискивать ошибки
другого, вымещать на нем свое недовольство. Если же все будет учтено, зафиксировано и подтверждено в соответствии с определенной методикой нормирования, люди вообще не станут ломать себе голову — точно это или неточно. Я посоветовался с технологами и вычислил новый технологический коэффициент для бригад, измеряемый в условных единицах, которые помогут установить степень сложности операций и затрат на изготовление каждой детали: может, теперь люди наконец угомонятся.
Явился ко мне начальник участка пресс-форм и предложил, чтобы за брак платил виновник. Я ответил, нет нужды что-либо менять, так как пока самое эффективное средство — лишение премии.
Кажется, наступает пора неудач. Этого, впрочем, и следовало ожидать, слишком уж хорошо все складывалось до сих пор.
Взять хотя бы сегодня. Отдел технического контроля заметил, что сборщики бракуют шестеренки, потому что после термической обработки они увеличиваются в размере, и решил производить замер шага после термички, чтобы не было брака. Но нет нужных калибров. Попросили мастера инструментального участка Валю- лиса, чтобы помог, а тот взбрыкнул: «Технологией это не предусмотрено, кто прозевал, пускай и делает новые калибры». Он мне заявление, а я ему резолюцию. Поначалу хотел написать всего одно слово: «Срочно!»— но, поразмыслив, вдруг обидится, вывел на листе: «Следует непременно изготовить». Все равно задело. Примчался Валюлис ко мне и давай разоряться, так работать он не может, нервы не выдерживают, придется, видно, уходить... Не хватает высококачественных приборов, которые есть за границей, вообще работа получается какая-то бессмысленная, вокруг все требуют черт знает чего, хотя прекрасно понимают, что это невозможно. И так далее и тому подобное.
— Цослушай, Гедрюс,— говорю ему в ответ,— до сих пор ты был немного с приветом, поэтому работалось с тобой на удивление хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65