— А ты, Павлушка, уж не дуешься на меня? А? — шутил он с своим воспитанником.
Тот пожал его руку.
— Береги мою Груню, береги! Я слаб, я стар, а ты теперь не дитя, тебе можно вверить ее,— говорил старик, и в его словах было какое-то особенное значение.— Ну, а ты довольна? счастлива? — спрашивал он у дочери.
Она притянула к себе его седую голову и поцеловала ее. Она была веселее, оживленнее, чем во все предшествовавшие дни.
Отец снова чувствовал, что дочь любит и прощает его. В ее ласке было даже что-то похожее на благодарность. Вполне довольный переменою в настроении дочери, старик был весел и болтлив, но почему-то он как будто считал своею обязанностью поминутно ускользать из комнаты и, не выдерживая, возвращался снова к своим детям... Вечер кончался, Павел стал собираться домой.
— Переезжай к нам теперь,— сказал ему Кряжов.
— Хорошо,— ответил Павел и простился с Груней.
— Мне нужно поговорить с тобой,— заметил он шепотом Кряжову и пошел с ним в кабинет. Кряжов встревожился.
— Скажи, как ты уладил дело с ее мужем? —; спросил Павел у старика.
— Покуда ничего не мог уладить,— заговорил старик.— И нельзя ничего сделать... вот посмотри его письма.
Павел прочитал послания Обноскова.
— Но думаешь ли ты, что он оставит у тебя Гру-ню хоть на несколько месяцев еще? Можешь ли ты сделать хоть это? — спросил Павел.
— Я думаю... надо хлопотать... просить,— волновался Кряжов.
— Як тебе не перееду,— серьезно заметил Павел.— Мой переезд сюда заставит Обноскова сильнее настаивать на возвращении Груни в его дом.
— Ну, это почему? — с недоверием промолвил старик, сильно желавший переезда Павла в его дом.
— Почему? — в раздумье повторил Павел.— Он меня ревнует к ней.
— Глупости!
— Не глупости, а правда. И он имеет на это полное основание,— отчетливо проговорил Павел.— Каковы бы ни были наши отношения до сих пор, они не могут остаться навсегда такими... Подумай об этом и ты... Но что бы там ни было в будущем, а все-таки дело в том, что я жить здесь не буду для пользы Групп... Хороню, если бы ты запретил и людям рассказывать, что я буду ходить сюда... Надо выждать время, обдумать все... До весны бы протянуть...
— А тогда?
— Тогда... Я сам не знаю покуда, что будет тогда, но нам надо выиграть время, чтобы успеть все сообразить и чтобы она поправилась совсем, стала бы бодрее... Вдруг ничего не придумаешь...
— Делай, как знаешь,— проговорил Кряжов и растроганным голосом прибавил:—Тебе я поручаю спасти ее, тебе отдаю ее...
— И даже не спрашивая, какие выйдут из этого последствия?
— Спасение, спасение, вот все, что я жду от тебя,— проговорил Кряжов.
Павел крепко сжал его руку, и казалось, что он, как в былые времена, хотел этим ободряющим рукопожатием сказать ех-профессору: «Не падай, старичина, духом, я спасу твою дочь!»
С этого дня выздоровление Груни пошло быстрее, силы возвращались с каждым днем. Она снова была весела, говорлива и почти не чувствовала боязни при взгляде на будущее. Если же эта боязнь и закрадывалась в ее душу, то Павел всегда умел рассеять это мимолетное чувство своими горячими речами. Он приходил не часто в дом Кряжова и оставался здесь не долго; Груня знала, что у него есть занятия, что он поступает так недаром, и не настаивала на частых визитах. Их братские, прежние отношения восстановились вполне. Любовных объяснений, порывов страсти не было никаких. Они были по-прежнему свободны в своих отношениях, и в этом было их счастье. Иногда в доме Кряжова появлялись сестры Обноско-вы. Сентиментальная Вера Александровна даже оставалась изредка ночевать у Груни. Она стала приносить своей молодой родственнице известия, что Высоцкая справляется о ее здоровье; потом от Высоцкой стали приноситься поклоны; она теперь как будто напрашивалась на знакомство с Груней; наконец Груня поручила попросить ее приехать в их дом. Отношения этих двух женщин изменились совершенно: Груня уже не упрекала в душе Стефанию за разврат, Стефания, в свою очередь, не считала Груню ни дурной, ни слабой женщиной. Нередко встречал Павел Высоцкую в доме Кряжова и начал любить и уважать ее, как любила и уважала ее теперь Груня. Дни между тем шли вперед.
— Что се муж? — спрашивал Павел потихоньку у Кряжова.
— Бунтует,не хочет более терпеть, хочет огласить все дело, если Груня не вернется,—печально говорил старик.
— Постарайся затянуть еще на несколько времени дело. Ей надо совершенно оправиться.
— Хорошо, хорошо, попытаюсь. Проходили еще дни.
— Друг мой, я боюсь, что ты ничего не придумаешь для моего спасения,— грустно говорила Груня Павлу,
— Не бойся. Все уладится,— утешал он.—Я давно нашел средство, его легко было найти. Но я боюсь еще за твои силы, тебе еще нужен уход близких людей.
Прошла еще неделя.
— Ну, брат, ничего, кажется, больше не поделаешь,— говорил Кряжов Павлу.— Алексей Алексеевич требует объяснения с женою.
— Может объясняться сколько ему угодно дней через пять,— улыбнулся Павел.— Груня теперь здорова и может решиться на все.
Вечером в этот же день у Кряжова были в гостях Высоцкая и сестры Обносковы. Груня была как-то особенно мила и оживленна в этот вечер. Высоцкая смеялась и шутила.
— Вы удивительно помолодели и похорошели в последнее время,— говорила она Груне.
—Это потому, верно, что волосы обрезала, так и выгляжу девочкой,— улыбнулась Груня.
— Премиленькой, надо добавить,— ласково промолвила Стефания.— Но как вы думаете устроить свои дела? Я слышала от Веры Александровны, что в доме вашего мужа собирается гроза. Надо бы подумать о громоотводе.
— Не знаю, право, это зависит от... случая,— проговорила, краснея, Груня, бросив взгляд на Павла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90