Вода капала с крыши, шумно ударяясь о дно подставленного ведра – своеобразная грубая версия водяных часов, за которыми пришлось бы, подумал Клод, постоянно следить во время ливней. Отсутствовал лишь огонь – камин заложили кирпичами. Дыры в стене рядом с местом, где Клод собирался спать, заклеили рекламными листовками и указами, сорванными со столбов. В свете огарка он разобрал какие-то дешевые стишки и песенки. Клод утешился тремя грязными копиями «Удивительного древа знаний». Только и это не помогло заглушить шум, издаваемый совокупляющейся парочкой этажом ниже. Видимо, предыдущий жилец выехал второпях. В углу остались доски. Клод собрал несколько ковриков и соорудил тюфяк, вместо подушки положил свою сумку. Еще долго он ерзал в постели и наконец забылся тревожным неглубоким сном.
21
Прошел месяц с тех пор, как Клод приехал в Париж, и в один из вечеров он решил написать домой. В письме не было излишеств, так принятых в то время: никаких там «верный слуга», ни всяческих «навеки ваш», ни прощаний вроде того, что написал в своем письме самый известный маркиз XVIII века: «Почту за честь, сэр, быть вашим верным и покорным слугой». (Вот он – настоящий садизм!)
Милая мама!
К этому времени аббат, наверное, уже сообщил вам о моем исчезновении. Мне хотелось бы развеять ваши страхи. Я в безопасности, и все у меня хорошо. Как вы поняли по марке, я пишу из Парижа; папа неизменно говорил, что этот город предлагает земные блага лишь тому, кто сам может что-то предложить.
Боюсь, я не смогу объяснить вам, почему так неожиданно уехал. Вы всегда боялись того, что личная переписка зачастую становится достоянием общества. Но кое-что я могу сказать. Меня предали, милая мама, и сделал это человек, учивший меня доверять людям. Я не вернулся домой, потому что не хотел вовлекать вас в это дело. Помните, что говорил отец Гамо о предательстве? Кажется, он цитировал святого Матфея, я только не помню слов.
Итак, пока я жил в поместье, я стал свидетелем того, чего мне не следовало знать. Думаю, здесь бы аббат со мной согласился. Лучше уйти, чем жить с предателем.
После нескольких случайных встреч я оказался в Париже. Вот об этом я могу вам рассказать. По дороге в Лион, когда я уже думал, что вот-вот потеряю сознание, мне встретился извозчик, который стал моим другом в тот момент, когда я больше всего в нем нуждался. Он согласился отвезти меня в Париж, если я починю его часы. Я это легко сделал. Извозчик – зовут его Поль – шустрый парень, некоторые, пожалуй, назовут его негодяем. Очумеет варить «рагу из королевских законов», так он это называет.
По этим словам понятно, какое удовольствие он получает, заполняя свой желудок едой.
Мое умение по достоинству оценили здесь, в Париже. За первую неделю поступило, ни много ни мало, четыре заказа, и я стал учеником Абрахама Луи Бреге. [В листке бумаги Клод сделал два надреза и вставил в них карточку известного часовщика.]
Комнату, где я живу (прямо над мастерской), стоит зарисовать и описать. [Дальше шел рисунок. ] Сейчас я сижу и пишу в гостиной, отмеченной на рисунке буквой «Г». Она является частью анфилады просторных комнат, заполненных всякими ценными вещами (гораздо более ценными, чем те травы, что свисали с нашего потолка). Здесь стоят яшмовые вазы, фарфоровые сервизы (говорят, очень редкие), красивый комод с лакированными углами, два стола из порфира. В углу стоит огромная уродливая статуя Эрота со стрелами, рядом – мраморная печь, отделанная бронзой. На печи – статуя Венеры. Моя комната соединяется с чудной библиотекой, которая богаче книгами по часовому делу, чем библиотека аббата, и содержится в порядке. Моя спальня (буква «С») отделана черным, золотым и голубым дамастом. Мраморный камин (буква «К») согревает меня прохладными ночами, которых я, признаться, не ожидал. Все комнаты освещены большими резными канделябрами и оклеены дорогим набивным ситцем.
Мои соседи – Пьеро Ринальдо Карли-Рубби, известный венецианский художник, которому Академия платит жалованье, и лейтенант полиции по имени Антуан-Жан-Гильберт-Габриель де Сарти. Я их частенько вижу.
У меня только одна просьба, мама. Не пишите. Скоро я перееду и тогда пришлю вам свой постоянный адрес. И не говорите аббату, что я здесь, так как я забрал с собой несколько часов, а это может вызвать неприятности. Если же он спросит, скажите ему, что скоро все разрешится и в его пользу. Страница заканчивается, и я тоже должен кончать. Люблю вас, передавайте всем привет, и даже Фиделите.
Клод подписал постскриптум на полях:
Я вспомнил те слова святого Матфея. «Сын человеческий будет предан людьми же», – говорил он. Я только хочу добавить, что Иисус был не один.
Клод перечитал письмо. Он подумал, что зря так много написал о предательстве, хотя в целом остался доволен. Он также не был уверен в правильном написании некоторых слов и хотел поставить на них кляксы, но в конце концов решил оставить все как есть. Его мать не умела читать, поэтому он нарисовал комнату. Зато умела старшая сестра, однако та вряд ли нашла бы ошибки, даже если они были. А вот за кляксы сестра бы его точно высмеяла. Кроме того, аббат частенько говаривал, что правописание – это личное дело каждого.
Клод сделал копию, на которой написал адрес. Запечатав письмо изрядным количеством сургуча, он приколол его к стене среди множества других листков. Он долго смотрел на него, потом задул свечу, и все погрузилось в темноту – во вполне определенную и ужасающую темноту.
И по сей день человечество не придумало лучшего способа ввести человека в заблуждение, чем написать ему письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126