Но к моему удивлению юноши, когда я замолчала, не поддержали меня горячо. Откровенно говоря, я рассчитывала именно на их горячую поддержку. Ведь они были умны, образованны, бывали в Европе. Но сейчас они молчали.
– Что же? – нерешительно спросила я.
– Мне кажется, вы чего-то не понимаете в нашей жизни, – мягко заметил Константин, – У России свой путь развития. И это не путь механического перенимания у Европы ее институций, это…
– Да какой же свой путь, Костя, – с сердцем воскликнула я, – Какой же свой путь, когда вы раб, холоп!
– Существует духовная свобода, она выше, – ребяческим басом вступил Шишкин.
– В России уж если что менять, так сразу и кнутом! – Алексеев усмехнулся.
– А черт его знает, кто здесь прав! – Рогозин поднес руку поближе к глазам и поглядел на свои пальцы, словно видел их впервые.
– Ну вот что, мальчики! – я резко поднялась, – Теперь я хочу о деле говорить, о своем деле. В Архангельске меня через месяц будет ждать корабль. Это будет корабль моего сына или его друга. Я уплыву на этом корабле.
– Марфа! – вскрикнул Турчанинов.
– Подожди! – я повела головой в его сторону, – Вы все могли бы ехать со мной.
– В Англию? – почти с восхищением спросил Алексеев.
– Да, сначала в Англию, а после – куда захотите. Снова воцарилась молчание, довольно напряженное.
– А, пожалуй, это идея, – задумчиво произнес Плешаков, – В Англии мы могли бы начать эту тщательную подготовку отечественных реформ.
– Я никуда не поеду, – прозвучал глухой голос Турчанинова.
Я заметила, что он сказал «я не поеду». Не «мы не поедем», не «я никуда не пущу вас всех», но именно «я не поеду». Я подумала, значит, он согласен отпустить сыновей. Но неужели он и меня согласен отпустить? Это задело меня. Турчанинов был из тех, от чьей тирании всячески стремишься избавиться, но когда такой человек вдруг сам отпускает тебя, испытываешь какую-то обидную пустоту в душе.
– Давайте все обдумаем, – предложила я, – И вернемся к этому вопросу, пожалуй, через несколько дней.
Турчанинов охотно согласился, остальные поддержали его. Разумеется, уговорились хранить все в тайне.
Должно быть, именно поэтому на следующий день вечером Катерина спросила меня:
– Вы с Турчаниновым уезжаете скоро? Я не удивилась этому вопросу.
– Не знаю, – ответила я, – Но если ты будешь об этом рассуждать с кем попало, мы уж точно никуда не поедем.
– Я-то не поеду.
– Счастливо оставаться!
– Медом там что ли намазано, на чужбине? – продолжала она.
Я вдруг поняла, что она нервничает. Я ведь прежде обещала взять ее с собой. И я знаю, она не за себя тревожится, а за своих братьев.
– Ну, Катя, – сказала я, смягчаясь, – И ты поедешь, я ведь обещала. И мальчиков возьмем.
Она вздохнула и быстро, проворно принялась прибирать в комнате. Я подумала, что вообще-то даю опрометчивые обещания, но отказываться уже поздно. Хотя бог знает сколько до этого самого Архангельска пути. И как мы одолеем этот путь, да еще с двумя детьми?
Глава двести вторая
Но никакого обсуждения вопроса об отъезде у нас не получилось. И, в сущности, по двум причинам. Во-первых, Турчанинов принялся меня уговаривать не ехать. Произошел у нас мучительный разговор. Я уже поняла, что не могу оставаться здесь. Он вполне разумно говорил, что не может уехать. В отношении себя он был прав. Он был уже немолод, ему было поздно меняться. Но и я не могла, не могла оставаться здесь. Мы говорили сумбурно, перебивая друг друга. И ни о чем не договорились. А ведь корабль будет ждать. И если не дождется?..
Но тут все изменилось, решительно все. Явилась на сцене нашей жизни вторая причина. И нечего уже было обсуждать, едем мы или не едем. Надо было не ехать, надо было бежать.
Мы играли в шахматы с Турчаниновым, когда неожиданно в комнату влетел Плешаков. Турчанинов поднял голову от шахматной доски и сдвинул свои нависшие темные брови.
Плешаков сообщил нам, что вчера ночью скончался один из сыновей царя Алексея Михайловича.
– Петр? – я взволнованно прижала ладони к груди. Этого мальчика я принимала, на мои руки он пришел в эту жизнь, и я хотела, чтобы он жил долго.
– К счастью, нет, – успокоил меня Константин, – Умер Симеон, младший сын царя от первой жены. Мальчик давно болел.
– И что? – Турчанинов опустил руку на колено.
– А ничего! – Плешаков выразительно посмотрел на меня, – Просто боярская партия противников реформ уверяет, что смерть ребенка произошла по вине иноземных лекарей. Народ возбужден. Сейчас идет погром в немецкой слободе. Много убитых. Заодно громят винные погреба. Я слышал призывы перебить всех иноземцев в Москве. Кричали также: «На Турчаниновский двор! Смерть изменнику! Смерть христопродавцу! Сожжем ведьму!» – он снова посмотрел на меня.
Турчанинов вскочил.
– Рогозин и Алексеев ждут с лошадьми за домом, – сказал Константин и я благословила его хладнокровие, – Выберемся по черной лестнице.
– Мне нужно взять деньги, – быстро сказала я, вставая.
– Каждая минута промедления опасна, – Плешаков уже стоял у двери, ведшей на черную лестницу.
Теперь он снова был сильным человеком, способным на решительные действия.
Едва переводя дыхание, я помчалась в свои комнаты.
Откинула крышку сундука, вынула кошель. Казалось, было совсем не до того, но я заметила, что он совсем не полегчал. Значит, Катерина не брала денег. Странная девочка!
– Катерина! Скорее! Мне некогда сейчас дожидаться. Мы будем за домом. Бери мальчиков и быстро!
Я натянула сапоги, повязалась платком и надела шубку. Я не побежала в покои Турчанинова, а сразу кинулась за дом. Было холодно и темно, снег скрипел под ногами. Я уже слышала крики и смутно различала зарево пожара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144