Отсюда он не мог ни увидеть, ни услышать, если там случится что-то неладное. Насколько же самоуверенным он был, пытаясь заверить Марию, что им вдвоем удастся обвести Гилберта вокруг пальца. План, который им казался таким здравым под покровом темноты ночи, вдруг исчез, растворился, словно предрассветная роса при свете ДНЯ.
Отчаянный вопль закалываемой к празднику свиньи донесся до них. Возбужденная суматоха возле конюшни привлекла его внимание, и он среди толпы людей разглядел синевато-черный колтун на голове Гилберта Криспина. Его поразила ранимость Марии. Она была похожа на барашка, которого вели на заклание.
Он не мог со всех ног броситься к ней на помощь - они, казалось, приросли к земле; пальцы его, утратив чувствительность, бессильно сжались в кулаки.
Но рабочий день прошел. Крик Евстаха: "Работа окончена!" - освободил его от добровольного гнета, и он, бросив в сторону лопату, легкой рысцой побежал к дому. Он пришел в чувства только тогда, когда его люди позвали его, напомнив о том, что нужно взгромоздить себе на плечи бочонок.
Нет, так не пойдет, - ворваться одному через порог дома, потным, замызганным от работы, и потребовать встречи с Марией.
Он заставил себя успокоиться, подождать немного возле склада порожних бочонков; к его радости, жители Лэндуолда, сами жаждая скорейшего начала праздничных торжеств, вскоре присоединились к нему. Все толпились возле входа в дом, и он, не произнеся ни слова, не испытывая угрызений совести, растолкал всех стоявших впереди, и одним из первых переступил через порог.
Он увидел зал в лэндуолдском большом доме в таком виде, который ему всегда нравился больше всего, - с высокой горкой сосновых поленьев в пылающем огне, которые наполняли воздух сладким, острым, чистым запахом сосны; сотни зажженных свечей добавляли еще больше света огню, какую-то непривычную яркость, которая заставляла даже закопченные сажей стены блестеть под своим зеленым убранством.
Ротгар поставил бочонок на пол. Кто-то поставил свой рядом. Сверху их накрыла широкая доска, и в результате получился импровизированный стол. Он все время искал глазами вокруг в надежде увидеть где-нибудь Марию.
- Да не сюда, вы, болваны, вот сюда, - закричала какая-то женщина. Узнав Ротгара, она хлопнула себя ладонью по губам:
- Извините, милорд. Я и не представляла...
Предложение Ротгара перенести бочонки на другое место затерялось в шуме радостных, приветливых голосов окруживших его плотным кругом женщин. Он делал вид, что улыбается, что-то невнятно бурчал, бессмысленно жестикулировал, чтобы выразить благодарность за их добрые пожелания, но его взор постоянно устремлялся к любой женской фигуре. Он напрягал слух, чтобы услыхать что-то другое, кроме бесконечного бренчания лютни и назойливого гула возбужденных сакских голосов.
Две монахини вошли в зал. Между ними шла Мария в прекрасном платье из темно-золотистой шерсти. Подобранный в тон головной платок, украшение, которое большинство женщин использовало, чтобы скрыть свои жиденькие волосы и покрытые оспинами щеки, служил только для того, чтобы прикрыть пышность ее толстых, блестящих кос, но он-то знал, как они выглядят, распущенные до плеч, знал мягкую бархатистость ее кожи, знал, как легко его руки могут охватить ее нежный стан, который был так благородно украшен золотым поясом и сверкающим драгоценными камнями кинжалом.
Вошли еще люди через двери в зал. Норманны:
Филипп Мартел, Гилберт, Уолт, Данстэн, их оруженосцы, пажы. Металлический звон кольчуг сопровождал каждый шаг, они блестели на ярком свете. Рыцари не произносили ни слова, лишь оглядывались со свирепым недоверчивым выражением лица, которое вопило громче, чем любые слова, что они явно не одобряют это праздничное сборище. Их суровое молчание передалось толпе, и неловкая тишина повисла над ней, прервав веселье.
Гилберт Криспин стоял впереди группы, его рука теребила рукоятку меча, словно он мечтал о том, чтобы врезаться с ним в плотную толпу притихших саксов. Ротгар на мгновение вновь пришел в отчаяние. Неужели Мария снова его обманула с этой басней о его ранении на шее и о медленном действующем яде, о его слабости, о дергающихся членах?
Но вот радостно зазвучали ее слова над молчаливой толпой. Мария закричала:
- С наступлением славного праздника Пасхи, милорд!
Ротгар, с трудом отведя взгляд от Гилберта, силой заставил себя посмотреть на нее, чтобы собственными глазами убедиться в том, отвечало ли выражение на ее лице во время приветствия Гилберту легко угадываемому в ее голосе восторгу.
Но она не смотрела на Гилберта. На какую-то секунду ее широко раскрытые, карие с золотистым отливом глаза встретились с глазами Ротгара, и она, повернувшись с легкой улыбкой, сделала глубокий, приветливый реверанс перед своим братом Хью.
- Глазам своим не верю! - пронзительным дискантом прокомментировал Филипп. - Меня заверяли, что такое просто невозможно...
- Заткнись! - грубо одернул его Уолтер.
Толпа саксов разом выдохнула. Никто еще из них никогда не видел так близко своего сеньора Хью де Курсона, только издали.
Настроение у Ротгара мгновенно поднялось, когда он вдруг вспомнил рассказы Марии о его дурном характере, особенно тогда, когда в толпе все, как один, невольно сделали шаг назад. Вся раскрасневшаяся Эдит с гордым видом стояла рядом с Хью, прижимаясь к его руке, что, несомненно, приводило в смущение тех, кто были уверены в монашеских склонностях своего сеньора.
Хью, протянув свободную руку Марии, прошептал ей по-норманнски:
- Не глупи!
- Говори на их языке, - ответила она, выпрямившись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111