Воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелой отдышкой Гилберта и шарканьем ног сестры Марии Целомудренной. Разве не видела Мария, что достаточно сделать Эдит два шага вперед, как она физически окажется на стороне монахинь, что они тут же окружат ее, и их будет трое против нее, Марии, одной?
Если она так поступит, то Хью, который впервые после ранения сейчас лежит в полном одиночестве без принятой внутрь "дозы", уже никогда не вспомнит ее имени.
- Вы должны мне верить, когда я говорю, что снадобье будет использовано в добрых целях и не причинит никому никакого вреда. Я здесь очень счастлива, матушка. Тот, кто распространяет такие слухи, лжет.
Аббатиса вскинула брови.
- Мне сообщили, что ты до сих пор дева, дочь моя. Если это так, то мы можем аннулировать этот позорный брак и ты сможешь вернуться к нам.
Лицо Эдит залила яркая краска, а сердце бешено забилось. Сколько раз прежде, когда ее запирали с этой не реагирующей ни на что развалиной, когда ее силой заставили выйти замуж, она молилась, чтобы кто-нибудь, как-нибудь, ее монашенки услыхали о ее ужасном положении? Но когда к Хью вернулось сознание, эти молитвы стали другими.
Суровое, полное достоинства лицо аббатисы отражало любовь и заботу. Как просто сказать ей - нет, матушка, вам все неверно донесли, мы с Хью совокупляемся каждую ночь, но ее укоренившееся послушание не позволит никакой лжи.
- Я просто схожу с ума от любви к своему мужу, - прошептала Эдит. Пусть теперь они поступают, как хотят. Мария задрожала от удивления, а в глазах аббатисы промелькнула тень корыстолюбия и нескрываемой надежды. "Придется подождать", - подумала она, затаив на несколько секунд дыхание. - Он не может владеть тобой. Ты принадлежишь только нам.
- Вам абсолютно наплевать на меня, - сказала Эдит, вдруг понимая, в чем здесь дело. - Вам нужна не я, а мое приданое.
Аббатиса бросила на нее изумленный взгляд, покраснев до корней волос, словно ее поймали на месте преступления, но она довольно быстро пришла в себя. - Оно было обещано нам, - сказала она, бросая вызов Эдит. - Мы обладаем на него всеми правами. Вначале этот грубиян Ротгар Лэндуолдский похитил тебя. Затем эти норманнские свиньи отобрали у нас все, ничего не давая взамен. Мы не выступали с оружием в руках против герцога Вильгельма. Нас ничто не в силах переубедить, - ты должна вернуться к нам девой и постричься в монахини.
- Хватит! - закричала Эдит. В глазах ее засверкали навернувшиеся слезы, она вся дрожала, осмелившись говорить с настоятельницей в таком тоне, но поток ее праведного гнева, казалось, затопил все ее существо. Ей надоело, что ее таскают взад и вперед, словно она была не женщина, а лишь ведро у колодца, наполненное до краев тем, чего они так жадно лакали.
- Вы правы. Ротгар на самом деле меня похитил, но лишь разразившаяся война не позволила ему жениться на мне и забрать мои земли. Ты, Мария, поступила точно так же. И вы, матушка, нисколько не лучше их обоих. - Она смахнула слезу из уголков глаз. Аббатиса с Марией уставились на нее с таким выражением на лице, словно у нее внезапно выросло три головы, и это еще только больше укрепило ее решимость. - Идите-ка все вы к дьяволу! То, что у меня есть, то, что было, принадлежит моему мужу. А ему наплевать на приданое, на земли, на богатство. Он.., он считает меня привлекательной и ему нравятся мои волосы!
Зажав рукой рот, чтобы не разрыдаться при всех, Эдит стремглав выбежала из зала. Она бежала к Хью. Неужели это правда? Неужели у монахинь есть права, права на ее собственность и только потому, что Хью не мог исполнять своих супружеских обязанностей?
Он поднял на нее глаза, когда она вошла в их святилище. Фен, заметив ее покрасневшее лицо, ее вздымающуюся грудь, с понимающей улыбкой выскользнул из спальни. Тяжело дыша она задвинула дверь широкой доской, - теперь в комнату никто не мог войти. Несколько свечей довольно ярко освещали ее. Хотя здесь было ужасно холодно, Хью сидел, опершись спиной о спинку кровати, голый по пояс, небрежно накинув волчью шкуру на бедро и ноги. Прыгающее пламя свечей отражалось у него на груди, превращая его коричневатые волосы в золотистые, очерчивая мускулистые контуры его тела, которые говорили о том, как много ему приходилось заниматься физическим трудом.
- Э... Э... Эдит?
Появившаяся у него на губах улыбка сразу же согрела ее лучше всякого солнца. Его глубокий, богатый тонами голос, освобожденный от эффектов его "дозы", пробудил где-то внутри нее незнакомое томление. Нет, она не расстанется с ним.
- Ну-ка повтори, Хью.
- Эдит, моя жена.
- Правильно, - сказала она, распуская на ходу волосы, и быстро она прыгнула к нему в кровать.
***
Может, оттого, что монахини сами были девственницами и поклялись сохранять свое целомудрие во имя Христа, они не понимали истинного значения тех воплей от удовольствия, глухих постанываний, мужских криков триумфатора, доносившихся до них из спальни Хью и Эдит. Намереваясь съесть как можно больше в Лэндуолде, они сидели, склонив голову, над своими досками с нарезанным мясом и уже не рассуждали перед Марией о целомудренных невестах, аннулированных браках или правах на собственность. Не упоминала аббатиса и о горшочке со снадобьем.
Мария была не против немного поболтать, чтобы развлечься, а также не слышать страстных звуков, доносящихся сюда из соседней комнаты, и вообще позабыть о беге времени. Этот негодяй Филипп, где он сейчас, задавала она себе вопрос, когда заполнившие холл сладострастные звуки не оставляли никакого сомнения в том, что Хью де Курсон все еще мужчина, да еще какой. "Пусть расскажет об этом Вильгельму", - подумала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111