Свою позицию в отношении сахара она объясняла самой себе тем, что «Тоскливец лупит с мужиков подношения, а я еще должна покупать ему сахар!». В простоте своей душевной она забывала, что и на ее стол периодически вовсе не из космоса попадают известные конвертики и коробочки с конфетами, которые она утаскивала домой, чтобы наслаждаться ими под телевизором – не раскармливать же ими Тоскливца и эту вертихвостку, Маринку, которая нет-нет да и позволит отпустить ехидную шпильку в адрес трудового человека, подбирать одежду которому становилось с каждым годом все труднее по причине прогрессирующей дородности.Голова прикрикнул на них, чтобы они успокоились и не доводили его до мигрени. «Доведете, вам же хуже будет – заставлю шкаф с документами перебирать» – пригрозил он им и в сельсовете наступили перемирие и тишина. Только паспортистка тяжело дышала в своем закутке, но на нее уже никто не обращал внимания, потому что на коллектив опустилось мечтательное настроение. Голова мечтал о том, что заживет он теперь вместе с Галочкой. В Гапкиной хате. А Тоскливец, как всегда, обстоятельно обдумывал, что он приготовит себе на ужин, а потом ляжет в постель со своей излюбленной книгой (как она называлась, ему не было известно, потому что она попала к нему уже без обложки) и будет дожидаться Тапочку, а та явится к нему восхитительная, как яблоня в цвету, и заживет у него, потому как Клара уже, как выражался Тоскливец, самоопределилась, а Голове от Гапки уже все равно ничего не светит, кроме синяков. А Маринка задремала под мерное тиканье уродливых часов перестроечной поры, воспользовавшись тем, что зловредная кукушка взяла себе тайм-аут, и так явственно снилось ей, Маринке, что она лежит на пляже на Гавайских островах в новом купальнике и с таким бюстом, которого в этих местах отродясь никто не видывал, что черт, подслушавший ее мысли, ее туда и перенес, чтобы развлечься. Только не в купальнике, а в той дубленке, в которую она куталась в сельсовете. И в той же кофточке, которая, конечно, ее согревала, но никак не напоминала пляжную одежду. И вокруг нее немедленно собралась толпа, которая хотя и ненавязчиво, но довольно пристально пялилась на полненькую блондиночку, которая сидела на песке под солнцем в зимней одежде и в домашних тапочках и грустно смотрела на безукоризненно синий океан, за которым осталась и родная Горенка, и Тоскливей, и снег… А тут еще к тому же появился неумолимый, как смерть, американский полицейский и за отсутствием у нее не только визы в паспорте, но и самого паспорта да и вообще каких-либо документов усадил ее в машину с мигалкой, отвез в участок и запер в гнусной, зарешеченной камере. Оказавшись в неволе, Маринка сняла с себя дубленку, умылась и со страдальческим выражением лица уселась на койку… Но тут то ли черту все это надоело, то ли он почувствовал, что полицейский смотрит на Маринку уже не так злобно, а даже несколько сочувственно, но он перенес ее обратно в Горенку, в сельсовет, и она, оказавшись на родном стуле, сразу решила, что нет ничего лучше Родины. Ради собственного душевного спокойствия она предпочитала не спрашивать самое себя, привиделся ли ей далекий остров или это враг рода человеческого, окопавшийся в этих местах, поиздевался над ней. Но тут как всегда мрачная кукушка скорее прокаркала, чем прокуковала шесть часов, и оцепенение, в которое впали доблестные служащие, развеялось, и все стали собираться домой. Но Маринкина звезда в этот день, видать, спряталась за облаками или вообще не появилась на небосводе, потому что возле сельсовета ее нахально поджидал Назар. Он грубо взял ее за руку и увел к себе, не обращая внимания на ее лепетания о том, что она спешит домой, где ее ожидает только что приехавшая погостить тетка.Дом Назара, снаружи казавшийся довольно маленьким, внутри оказался огромным, как дворец. На стенах сушились неведомые Маринке травы. Он заварил ей душистого, с медом чайку, от которого ее разморило, как от баньки, и горячие токи забегали по всему телу, заставляя скидывать одежду, которая, казалось, обжигала ее. А дальше Марина уже мало что помнила. Смутно ей припоминалось, как Назар положил ее, голую, на наковальню и лупил молотом, а душа ее смотрела безучастно на этот ужас со стороны, словно все это происходило в кино. Марина хотела было спросить Назара, почему это так, но не смогла, потому что тело ее было все равно как кусок камня. Но Маринка почему-то твердо знала при этом, что она останется жива и будет жить, и когда она опять пришла в себя, то снова сидела за столом и пила все тот же чай, только теперь она почему-то видела не только комнату, в которой находилась, но и всю Горенку и ее окрестности… К своему удивлению, Маринка увидела пробирающуюся по снегу к Горенке Клару и даже прочитала ее нехитрые мыслишки – повиниться перед Тоскливцем, убедить его, что на самом деле развода-то никакого и не было и, поджав хвост, отсидеться в мужнином доме до лучших времен. «А как же я?» – подумала было Маринка, забыв, что Тоскливец совсем не собирается соединить с ней свою судьбу. Но тут Маринка увидела, что наперерез Кларе движется по плохо протоптанной в снегу тропинке еще одна Клара. От ужаса у Маринки перехватило дыхание, и она бросила на Назара долгий пристальный взгляд, пытаясь понять, видит ли он то, что видит она. «Это чертовка», – ответил Назар в ответ на ее взгляд. Но тут ее взору открылась вдруг хата Тоскливца – на крыльце мерзла какая-то городская дамочка в модном, но продуваемом всеми ветрами пальто. Она ходила по крыльцу, пытаясь согреться, но с каждой минутой ей удавалось это все хуже и фигура дамочки выражала растерянность и неуверенность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81