Битва бросала воина на воина, шеренгу щитов — на шеренгу щитов, ярость находила выход в неистовстве, сталь рассекала воздух со свистом, отовсюду сыпались удары.
Тяжело дыша, сраженные падали на окрашенную кровью мерзлую землю, над которой сгущались морозные сумерки.
Громче, чем вепрь, рычал Будвар-Бьярки. Его звенящий меч метался, как ураган, сокрушая всех и вся. Там падала голова, рука или нога, щит или шлем отлетал в сторону вместе с костями его владельца, но, на место павшего становился новый воин — и руки Бьярки были в крови по самые плечи. Он не желал ничего другого, как только убить побольше врагов, пред тем как сам он падет.
Хрольф Жердинка больше не смеялся. Он только бил мечом, раз за разом. Хьялти стоял рядом, стараясь прикрыть конунга от ударов. Остальные защитники Лейдры сражались не менее отважно.
Уже совсем стемнело, однако было похоже, что, хотя много воинов Хьёрварда пало, их не становилось меньше. Бьярки узнал одного из нападавших. Он помнил его еще с тех времен, когда держава Хрольфа. процветала. Теперь этот воин сражался на стороне Хьёрварда. Изрубленный, многократно раненый, норвежец не слишком хорошо защищался. Бьярки почувствовал, как копье пробивает кольчугу, но удар не причинил ему большого вреда. Меч Луви расщепил щит врага. Несколько мгновений противники обменивались ударами. Бьярки отсек противнику руку и ногу и, изловчившись, вонзил клинок ему в грудь. Тот упал так быстро, что норвежец даже не заметил этого.
Битва разгоралась с новой силой. Воинов Хрольфа Жердинки постепенно оттесняли назад. Вдруг Бьярки снова увидел того воина. На его лице, искаженном диким оскалом, зияли пустые глазницы, но сам он продолжал сражаться. Бьярки нанес ему еще несколько ударов, пока в вихре битвы не потерял его из виду. Это был не единственный случай, когда он нарывался на подобную нежить. Оставшиеся в живых вожди дружины Хрольфа затрубили в рога, призывая всех, кто может, сомкнуться у ворот города. Здесь некоторое время им удавалось удерживать несколько пядей земли. Они так яростно рубились во, мраке, что враги начали поспешно отступать от этого узкого прохода. Еще несколько усилий, и защитники смогли передохнуть.
Бьярки, узнав Хьялти в темноте, крикнул ему:
— Наш противник наделен особым могуществом. Я думаю, много воинов, восстав из мертвых, бьется здесь против нас, и с ними невозможно сладить. Где тот воин из дружины конунга Хрольфа, что назвал меня трусом?
— Ты сказал правду, — ответил его побратим, — и сказал ее без обиды. Здесь плечом к плечу с тобой стоит тот, кто зовется Хьялти. Сейчас я особенно нуждаюсь в бесстрашных товарищах, брат мой по клятве, ибо мои щит, кольчуга и шлем пришли в негодность. И хотя я убил не меньше врагов, чем бывало, я не в состоянии ответить на все удары, которые мне предстоит принять. Не стоит теперь нам спорить друг с другом.
В ворота проходили последние воины Лейдры. Их конунг и еще несколько дружинников сдерживали натиск неприятеля, пока заколдованный вепрь не напал на них. Он разбивал щиты в щепки, подминая людей и разбрасывая их в стороны. Бьярки вышел навстречу зверю. Его меч Луви сверкнул, как падающая звезда. Кабан упал замертво, но сначала он все-таки успел пробить клыком кольчугу норвежца.
— Велика моя скорбь, — прошептал Бьярки, — ибо я уже не смогу помочь своему господину…
Хьялти подал ему руку, помогая подняться. Бьярки успел сделать девять шагов, перед тем как пасть. Щитоносцы, сомкнувшись вокруг конунга Хрольфа, отступили за частокол. Их преследовали враги. Вперед устремилась худенькая фигура Вёгга.
— Я задержу их! — крикнул он.
Какой-то воин, усмехнувшись, огрел его секирой. Удар не пробил котелка-шлема, но Вёгг упал оглушенный.
Битва все еще продолжалась. Автор Песни о Бьярки вкладывает в уста Хьялти следующие слова:
Наши жизни потеряны нами!
рог последний судьбой осушен.
Мы ли труса праздновать станем,
нам ли в страхе просить пощады,
вместо доли, достойной героя -
пасть за честь своего господина?
Враг лавиной вломился в город:
двери домов поддаются секирам.
Наши кольчуги порваны в клочья,
плечи под ними в кровавых ранах.
Злобен лязг клинков и копий
но никто не бежит из битвы:
лучше пасть со славой, чем жить в бесчестье.
Сколько пало во поле братьев:
смерть их косит, точно колосья,
кости блестят в потоках крови,
словно камни в ручье весною.
О, как мало ратоборцев рядом
с конунгом нашим клинки подъемлет,
и как много — но нет, не приспеют -
надо новых бойцов для победы.
Кончились стрелы, сломались копья,
щиты расщепились до яростно сжатых
кулаков — гнет усталость героев.
С рук сорвем золотые запястья,
что в дни мира дарил нам конунг,
пусть нам тяжесть золота служит,
мощь удару руки придавая,
Смерть не властна над верностью нашей!
Пусть же бежит, боязнь, убоявшись!
Пусть оружье врага послужит
мерой доблести воинов датских!
Жить после жизни, прожитой как должно,
память способна, и прах забвенья
до Сумерек Света имя не скроет,
громкое славой имя героя.
Умирая, Бьярки лег на землю, скованную морозом. Хьялти склонился над ним. Прошептал ему воевода, устремив взгляд в небо:
— Так много наших врагов собралось здесь, что у нас нет никакой надежды противостоять им. Но Одина я не видел. Сдается мне, что этот жестокий и вероломный сын троллей должен парить где-то рядом. Если бы я только знал, где он, этот несчастный упал бы с раной, что заставила бы его выть от боли, за то, что он причинил нашему конунгу.
— Нелегко сражаться с судьбой, — сказал Хьялти, — или противостоять могуществу асов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102