Тот, кто стоял рядом с люком, подпрыгнул и нырнул в воду.
– Schissen! Schissen! (Огонь!)
Те, кто выскочил из люка, начали стрелять по человеку, который плыл к берегу. Тра-та-та!!!
Звук выстрелов напомнил Ханне стук отбойных молотков, работавших на улицах Нью-Йорка. Пули прошили воду. Она не могла сказать, попали они в плывущего человека или нет.
– Зажечь фонари! – скомандовал сержант.
Почему Ханне все это казалось каким-то представлением?
Луч прожектора осветил субмарину. Человек с автоматом замер, а затем, не мешкая, спрятался в люке. И субмарина беззвучно погрузилась в воду.
Свет плясал на поверхности воды. Пограничники смотрели в бинокль, но зеркальная гладь была спокойна.
– Ничего, сержант.
– Черт возьми! Смотрите внимательнее!
Ханна почувствовала странную пустоту в желудке. И это называется военный корреспондент! Она постаралась вдохнуть как можно глубже. Ей нельзя выказать слабость. Но ведь она ни разу в жизни не видела, как стреляют в живого человека! Негодяи! Фашисты. Ни один американец не смог бы так хладнокровно проделать это.
Мысль о том, что выпрыгнувший из лодки человек мертв и достанется на съедение рыбам, вызвала новый прилив слабости и дурноты. Кто бы он ни был – это живой человек. Негодяи!
Ни единого всплеска!
Тело в любом случае прибьет к берегу. Не сегодня, так завтра. Может быть, его даже удастся опознать. Согласно поступившим сообщениям, подводные лодки 1226 и 1229 находились в американских водах. Теперь сержант сможет подтвердить сообщение и передать морским и воздушным силам о сегодняшнем инциденте.
– Если бы он остался жив, мы бы увидели его.
– Слышите! – звук ее голоса удивил саму Ханну, – какой-то всплеск.
Затем всплеск повторился. А потом опять.
– Этот сукин сын плывет под водой, – с облегчением вздохнул сержант. Два человека из береговой службы двинулись навстречу пловцу. И вскоре они знаками показали, что он у них в руках. Луч прожектора осветил их. Пловец встал на ноги и сам ступил на песчаный берег:
– Где командир? – спросил он на хорошем английском языке.
– Сержант Сартер, патрульная служба Соединенных Штатов.
– Благодарю вас, сержант. Я Колонель Виктор фон Стернберг. Я хочу сдаться в плен.
Понимая, что, оказавшись нечаянным свидетелем происшедшего, она может принести немало хлопот Сэму, Ханна старалась оставаться в тени и не привлекать к себе внимания. За спинами солдат она не могла видеть всего, что происходит на берегу.
– Вы не могли бы дать мне закурить? – Тон Виктора фон Стернберга не оставлял сомнений в том, что это человек, который привык отдавать команды и привык к тому, что эти команды исполнялись.
Патрульные растерялись. А сержант ответил:
– Тем, кто выходит патрулировать берег, не разрешается брать с собой сигареты и спички.
Так получилось, что Ханна не смогла удержаться:
– Возьмите мою.
Солдаты расступились, пропуская ее вперед. И она увидела сияющую в лунном свете фигуру совершенно обнаженного мужчины – столь совершенно сложенного, словно это была скульптура. Блеск воды на теле, сияние лунного света на загорелой коже – еще более увеличивало это впечатление. В свои восемнадцать лет она впервые увидела обнаженного мужчину.
– Женщина? – удивился пловец, принимая сигарету и внимательно оглядел столпившихся солдат береговой охраны.
– Я журналист, – ответила Ханна.
– Спички, пожалуйста! – приказал он.
Подойдя еще ближе, она ощутила запах моря, исходивший от его тела, и внимательный взгляд, обращенный на нее. Все ее чувства были напряжены до предела, руки дрожали, и она никак не могла чиркнуть спичкой о коробок.
– Позвольте мне, – он наклонился, удерживая огонек пламени в ладони.
Ханна, смутившись, отступила на шаг. И тут ее взгляд упал на цепочку на его шее и на то, что висело на цепочке.
– Ваши глаза не обманывают вас. Это Звезда Давида. Я еврей.
13
1945
СЭМЮЭЛЬ
Ханна вернулась домой в шесть часов утра. Она сняла туфли и тихонько, на цыпочках, чтобы не разбудить мать, направилась к себе. Меньше всего она ожидала увидеть Рейчел, поджидающую ее. Мать сидела полураздетая и курила сигарету.
– Тебя не было всю ночь! Ты где шлялась?
– Но я же предупредила тебя… У Цецилии Гринберг…
– Лгунья! Шлюха! – Рейчел вскочила и хлестнула Ханну по щеке. – Ты думаешь, мне доставляет удовольствие звонить Гринбергам? Думаешь, мне нравится выглядеть полной дурочкой? Мать не имеет представления, где ее дочь встречает Рождество! Как ты думаешь, что я чувствовала, когда они сказали, что тебя там нет?!
Что чувствовала Рейчел? В самом деле, каково ей было вдруг оказаться в такой ситуации, когда она не знает, где и с кем ее дочь встречает Рождество и где вообще она провела всю ночь. Сейчас или никогда, – поняла Ханна.
– А зачем ты звонила? Разве что-нибудь произошло?
– Если хочешь знать, то есть люди, у которых сильно развито чувство долга. Маркус беспокоился о том, что тебе придется идти одной ночью, когда столько пьяных. Мы собирались заехать за тобой. Ты даже не представляешь, каково Маркусу было услышать, что тебя там нет. И это моя дочь! С кем ты болталась всю ночь? Он хотя бы проводил тебя? Дай-ка я посмотрю на тебя…
Ханна стоически выдержала изучающий взгляд Рейчел. В эту минуту она скорее позволила бы, чтобы ей отрезали язык, выкололи глаза, вырвали ногти или поджаривали пятки, но ни за что не призналась бы в том, что провела рождественскую ночь с Виктором в тюрьме на острове Говернера. Собственно, это место уже нельзя было назвать тюрьмой, потому что оно охранялось не так строго. Здание скорее походило на пансионат закрытого типа, чем на тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115