Вся дрожа, она прижалась к нему и, когда, наконец, заговорила, в ее голосе послышались слезы:— Прости, не могу удержаться. Прости — ты же знаешь, обычно я владею собой.Свободной рукой Эссат погладил ее волосы.— Я бы на твоем месте еще не так плакал, — сказал он успокаивающе. — А мы уже думали, тебя схватили. Ждем вестей, а их все нет и нет.Расмия, будто смутившись, отстранилась от него, опустила глаза.— Не могла выйти на связь. Ребята из «Шатилы» начали подозревать — я боялась…Она оглянулась на своего спутника, который тоже поднялся и стоял рядом с выражением безграничного недоумения.— Сейчас сюда поднимутся солдаты, ступай встреть их, — велел Эссат. — Только глупостей не наделай. Скажи ему, Расмия.— Выполняй, что сказано, — поспешно распорядилась она.— Но…— Никаких «но». Ты мне подчиняешься, забыл?Парень чуть помедлил, но все же вышел.— То, что ты для нас сделала, — просто здорово! — сказал Эссат. — С этой бомбой в Иерусалиме мы справились.Расмия смотрела на него во все глаза:— Обезвредили?— Да. Но ты знаешь, я думал о тебе плохо. Когда посоветовали в аэропорту тебя не задерживать, я просто ушам своим не поверил. — Он в восхищении засмеялся. — Ну блеск — такая работа!Она слабо улыбнулась в ответ. Эссат сунул револьвер в кобуру.— Бомба здесь? Армагеддон, значит, был задуман? — Он снова рассмеялся беспечно.Расмия не отвечала. Выражение страха и изумления медленно сходило с ее лица, и внезапно Эссат увидел перед собой хорошо знакомую неподвижную маску. Живая девушка, плачущая и улыбающаяся одновременно, исчезла, на него смотрели сузившиеся злые глаза. Ошеломленный, он протянул было к ней руку, но прямо в сердце ему уперлось дуло пистолета:— Назад! Не двигаться!Эссат замер, скованный ужасом.— Быстро, — будто выплюнула она ему в лицо. — Руки вверх, вверх, скорее. То-то! — И ловко выхватила из кобуры его револьвер.— Не понимаю, — Эссат не узнал собственного голоса, так жалко прозвучали эти слова.— Еще бы тебе понять! Вы, сионисты, все поголовно идиоты. Вечно хвалитесь, будто всех умнее. Но теперь с этим покончено.— Ты же на КГБ работаешь!— Только на свой народ я работаю, на дело его освобождения — и ни на кого другого.— Так это обман — насчет КГБ?Она улыбнулась — снова та прежняя, жесткая, ненавистная ему улыбка. Гадина!— Как это у вас там называется? Двойной агент? Да, я стала двойным агентом, — только благодаря этому и удалось попасть в Израиль. Сработало.— Ханиф знает?Расмия отрицательно покачала головой:— Ханиф к женщинам относится свысока — он бы мне никогда не разрешил выполнить мой план. Пленник собственных предрассудков — как и ты…— А русские?— Ну, эти атомного взрыва боятся пуще смерти. Поддерживать наше движение на словах — это пожалуйста, только бы правила соблюдались. Какой-нибудь вооруженный конфликтик там-сям — куда ни шло. Но реальное действие — атомный взрыв, к примеру, — ах, нет, ни за что! Это, видите ли, испортит их имидж. А что тут такого? В конце концов не было бы преступлений — полиция сидела бы без работы. Если бы не стало угнетенных, так куда бы делись ваши великие идеологи, где бы они повод взяли для своих вечных драк?— Чушь все это!— Нет, это реальность. Обездоленные — только они атомного взрыва не страшатся, им нечего терять.— Отсюда не скроешься. Убьешь меня — тебя все равно поймают.— Не собираюсь убегать. Какое значение имеет моя жизнь? Главное, убедиться, что Армагеддон — величайший и самый поэтичный в истории акт возмездия — состоялся. Именно в Мегиддо. В том же месте!— Бомба здесь?— Так я тебе и сказала, бедняжка мой Эссат!Левой рукой она дотянулась до радиоприемника — переключатель программ у этого приемника, заметил Эссат, выглядит как обычно, только зачем вот эта красная кнопка?— Мы взорвем ее здесь, если наши условия не будут приняты.— Они же приняты!— Теперь решаю только я одна. Ты меня отыскал — а ничего от этого не меняется. Зря старался.Эссат предпринял новую попытку:— Так вы спрятали ее в руинах?— Этой штуке абсолютно безразлично, далеко бомба или рядом. Нажму кнопку, и привет — нет нас обоих, и вашего грязного государства нет.— Ты сошла с ума, — Эссат безуспешно пытался перехватить ее взгляд.— Допустим. А что свело меня с ума, знаешь? Несправедливость, которую вижу повсюду.— Сейчас солдаты сюда явятся.— Застрелю первого же, кто войдет.— Всех не перестреляешь. Тебя схватят и заставят говорить. Ты не представляешь, как это делается, — никто не выдерживает. Хочешь, расскажу, как добиваются признаний?Напугать ее, хотя бы отвлечь не секунду… Но Расмия слушала невнимательно, она будто бредила:— Боли я не боюсь, с чего ты взял? — усмехнулась она небрежно. Тонкий длинный палец уже лежал на красной кнопке. Видишь, все в моих руках. Могу взорвать весь мир — и взорву. Тебе меня уже не достать…Мысль Эссата билась лихорадочно — должен же быть шанс на спасение!— Та бомба в Иерусалиме, — вспомнил он. — Она оказалась пустышкой. Ее вывели из строя еще до нас.На мгновение маска перед ним стала лицом: Расмия удивилась. Но тут же глаза ее снова сузились:— Не верю!— Как хочешь. Только это правда.— Врешь. Та бомба была на всякий случай. Для страховки — профессор же не знал, что я собираюсь ее выдать. Его план был прост. Бомба в Иерусалиме оставляла 36 часов для выполнения требований. Если бы к этому сроку их исполнили, то вам бы сообщили, где она, и вы собственноручно могли ее обезвредить, а заодно поверить в серьезность наших намерений. И тут на сцену выступает вторая бомба — для нашей уверенности в вашем послушании, — Расмия засмеялась жестко. — Это план профессора. А у меня — совсем другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108