Я подошел к Костику, похлопал по плечу, а когда он, дернувшись, снял
наушники, спросил:
- Ну как, старичок, наладилось?
Костик мотнул головой. Интересно, что он сейчас ловил - штаб в
Симферополе, "ВВС" или "Новую Россию" из Москвы. И заменить-то его, гада
некем...
- Здоров, капитан! - Пшибурджевский изобразил что-то на манер
пионерского салюта. - Слыхал, бабу словили! Что, девоньки, разыграем?
- Поговорить с ней сначала надо, поговорить. А потом уж и... -
посоветовал негромко Петрович. Он устроился уютней всех, в уголке. Сидел,
укутавшись в телогреечку и посасывал самопалку. Автомат под боком, кисетик
по рукой и табачок его пах не сушеным навозом, а очень даже хорошо.
Хозяйственный мужик Петрович.
- Ух вы девоньки, шустрый какой! - возмутился Пшибурджевский. - Знаю
я твое "поговорить"! Что мне из нее, холодец потом делать? Тебе старому
она без надобности, а мне без ласки тоска! Моя последняя...
Он подробно и с удовольствием рассказывал про свою последнюю, "царицу
любви", а я смотрел и пытался понять насколько он сегодня вменяем.
Перманентный делирий, да... Редко до меня доходили его мысли - сюрные,
гротескные картинки, напоминавшие обрывки плакатов на стенде в коридоре.
Сивуха и бабы, кровь, изящная рюмочка из хрусталя и что-то приятное,
связанное с ней, опять сивуха и бабы, но уже разможженные, пережеванные
гусеницами, и снова сивуха, и огонь... Рожа у него была обгорелая,
глянцевая, в шрамах и пигментных пятнах. Рассказывали, будто горел он в
танке под Астраханью, но в подобное верилось слабо. Тот кто побывал под
Астраханью - там остался и рассказать уже ничего не мог. Да и мало меня
это интересовало. Сумасшествия в нем присутствовало не больше чем в
остальных, а дело Пшибурджевский знал хорошо. Парни его просыхали редко,
но дралась как камикадзе и из под гусениц у них не уходил никто.
- Ладно, - сказал я. - Там посмотрим.
- Чего смотреть? - весело сощурился Пшибурджевский. - Чего тебе
смотреть? У тебя, ух девонька! Ты ее по усмотрению пользуешь - хочешь
спишь, а хочешь к стенке ставишь!
- Я не понял... - откашлялся Потапов, но его перебил Шуров.
- Действительно, коллеги, дело серьезное. Коллега Петрович прав -
допрос необходим... А затем, приняв обоснованное решение... М-м-м...
конечно можно и... Жесткость в отношении агентуры противника вполне
допустима...
К "коллегам" я так и не привык. Эти новые обращения друг к другу...
"Господа" в Москве, "братки" на Кубанщине, Запсибовские "товарищи",
"коллеги". Слишком старательно он придерживался правил, чересчур
подчеркнуто козырял военной терминологией и выправкой. Боялся, что примут
за того, кем был он на самом деле - за бухгалтера. Бухгалтера, играющего
кадрового офицера. Полжизни он мечтал стать командиром, отдающим приказы6
беспрекословно выполняемые. Он многих обманул, даже заседал со штабными в
Симферополе. Потом, что-то у него там не сложилось, продвижка какая-то
вышла и его придали мне начальником штаба. Мечта исполнилось и оказалось
столь же далекой от идеала. Но обратную дорогу перепахали гусеницы тяжелых
танков, оставив последнюю память - шариковую ручку фирмы "BIG", которую он
никогда не выпускал из рук Я читал его, как с листа... Конец Шурова
виделся недалеким и однозначным. Не любили его ребята. А он того не
замечал и продолжал переигрывать, обращаясь к ним не иначе как "эй, вы..."
Он рванет вниз по склону, к шоссейке, в надежде успеть, проскочить за
дымом, за жирным дымом солярки... Киря медленно поднимет автомат,
выстрелит, почти не целясь, и он, пробив кусты, покатится по склону все
быстрее и быстрее, словно в плохих старых боевиках...
- Вот что, голуби! - я мотнул головой, отгоняя картинку. - Бабы - это
класс! А что жрать будем?
Я подошел к столу и сел на свое обычное место, в торце. Хороший был
стол, полированный и место достойное, президентское. До поры.
- А чего, кончилось? - изумился Пшибурджевский. - Недавно же Потапов
реквизировал.
Он вдруг надулся и, побагровев, заревел:
- Воруете, суки! Ух вы девоньки, и так всю страну растащили!
Он матерился, хватаясь за пистолет, и орал, орал, мерно бухая кулаком
по столу. Петрович, залез в кисет и принялся сворачивать новую самопалку.
Шуров равнодушно чертил ручкой на клочке бумажки. Наконец Пшибурджевский
затих.
- И что дальше? - поинтересовался я.
- Все... - он помотал головой, полез за пазуху и достал оттуда фляжку
и рюмку.
- Да будет вам, - добродушно протянул из угла Петрович. - Делов-то...
Все ж свои, какие счеты? Чего, Потап, не выбил?
- А! - Потапов досадливо отмахнулся. - Нечего с них брать, нету там
ничего! Сколько раз через них проходили!
- От так! От эт-то да! Умный ты умный, Потап, а дурак! Ласковый...
Взять нечего! Ты потому и не нашел ничего, что так думал. Ничего, со мной
сходишь я тебя поучу! Ходил-то куда?
- В Прибрежное. Это по шоссейке километров двадцать...
- Знаю, милый, знаю. Мы к ним в гости еще раз сходим. Они нас не
ждут, уж я чую...
Петрович чуял, Петрович знал. До развала он крестьянствовал под
Тамбовом. Он был хорошим хозяином. Все у него во взводе содержалось в
порядке - патроны имелись, сальце, да и с самогончиком не бедствовал. С
парнями своими останавливался в лучших хатах, опережая прочих и всегда им
доставались лучшие бабы. "Хлопцы" слушались его беспрекословно, никому не
доверяя, он набирал их сам из таких же колхозников. Ласковый,
обстоятельный Петрович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18