Он различал силуэт той, что вела
его наверх, но ступени пока приходилось находить наощупь. Они поднялись на
второй этаж, открыли дверь и оказались в довольно большой комнате. Здесь
было светлее: солнечный луч, пробивавшийся через щель между ставнями,
рассекал комнату надвое почти непрозрачной перегородкой. Не сразу заметил
Франциск кровать в дальней от двери половине комнаты, и лишь подойдя
вплотную увидел лежащую на ней женщину. Мертвую женщину. За последние
недели он успел повидать достаточно умерших, чтобы распознать смерть с
первого взгляда.
- Ей уже не требуется причастия,- скзал он тихо и обернулся. В этот миг
он впервые разглядел ту, что позвала его в дом. Мы с вами тоже можем это
сделать. Лик ее долго не давал покоя живописцам той эпохи, хотя в
большинстве своем они не понимали, кого пытаются изобразить. Они просто
старательно копировали более ранние произведения, иногда лишь добавляя к
ним кое-что из своего внутреннего идеала женской красоты, пока наконец
черты прекрасного лица, увиденного в тот страшный день монахом Франциском
из Гранвейгского монастыря, не затерялись под более поздними наслоениями.
Но произошло это много позже и, хотя первые ее изображения, сделанные теми,
кому довелось увидеть ее наяву, не сохранились, нам не составило особого
труда синтезировать ее портрет.
Она действительно была прекрасна.
Люди меняются. Проходит время, и люди становятся другими. И вместе с
людьми меняются их идеалы красоты, их представления о прекрасном и
безобразном. Но все же, хочется верить, существует некое зерно, некий
всеобщий идеал красоты, в природе никогда не воплощающийся, но порождающий
в каждую эпоху свое отражение на языке понятных человеку этого времени
образов. И, когда мы глядим на эти образы, возможно, уже чуждые нашему
пониманию прекрасного, мы все же внутренним зрением улавливаем за ними
присутствие этого идеала. И сквозь глубину веков доходят до нас лики,
несущие его отражение. Таким, именно таким было лицо, которое Франциск
увидел перед собой. И даже зная сегодня ожидавшую его жестокую и страшную
судьбу, зная, сколько горя принесет в его жизнь и в жизнь его современников
та, с которой он повстречался, мы все равно, глядя на это лицо, не можем
отрешиться от того, чтобы видеть в нем отражение идеала.
Она была прекрасна. Она совсем не походила ни на одну из виденных
Франциском когда-либо красивых женщин, она не походила ни на мать, ни на
младшую сестру Франциска, которых он очень любил и всегда считал
красавицами, но, тем не менее, она, казалось, несла в себе черты всех
красивых женщин одновременно. Наверное, это происходило потому, что облик
ее идеально соответствовал неосознанному идеалу женской красоты,
сложившемуся в сознании Франциска, и столь разительная близость к идеалу,
практически невозможная в реальной жизни, сразила наповал несчастного
монаха. Потому что лишь раз взглянув на нее, он ощутил себя несчастнейшим
из людей, почувствовал, что до конца жизни теперь не суждено ему узнать ни
счастья, ни покоя. Он хотел сказать что-то, но не смог разжать губ и все
глядел и глядел в это лицо из-под низко надвинутого на лоб капюшона, и
казалось ему, что время остановилось, и между двумя ударами сердца пролегла
вечность.
Но время, хотя и медленно, все же двигалось вперед. Со смятением в
сердце увидел Франциск, как стало меняться это лицо, как округлились ее
глаза, в которых вдруг проснулся ужас, как на лбу, почему-то совершенно не
портя его, вдруг прорезались морщины, как длинные складки пролегли от
переносицы к углам рта, а рот приоткрылся. И Франциск скорее ощутил, чем
услышал ее мучительный, через силу пробивающийся из груди крик:
- Н-е-е-е-ееет!
Слезы брызнули из ее глаз, и, если бы быстрота движений вдруг не
вернулась к монаху, она кинулась бы на грудь к матери и вскоре, несомненно,
тоже была бы мертва. Он перехватил ее у самой кровати, с трудом сумел
оттащить к двери, усадить на стоящую там скамью и долго - час? два? - пока
утешал ее, пока успокаивал ее рыдания, пока произносил слова молитв и
какие-то цитаты из Священного Писания - он не помнил и не задумывался о
том, какие именно, да и что они значили для нее, не знавшей латыни? - думал
не о Боге, не о жизни и смерти, не об ужасах окружавшего его мертвого
города, не о том, что и сам он может умереть в ближайшие часы, как умерли
столь многие из тех, кого он знал. Нет, он думал, он способен был думать
лишь об одном. Лишь об этой девушке, случайно оказавшейся на его пути, лишь
о желании отдать ради нее все, что он имел и все, что мог еще иметь в
жизни, о желании, бесконечно греховном в столь страшный час - и тем более
для монаха - желании обладать ею отныне и до самой смерти. И - от сознания
невыполнимости этого желания - о том, чтобы Всевышний насколько можно
приблизил его смертный час, ибо жизнь без нее отныне становилась для
Франциска невыносимой. Все это время он, наверное, походил на сумасшедшего,
но никто, кроме рыдавшей в его объятиях девушки, не мог его видеть. А она -
до того ли ей было, чтобы разглядеть, что творится с несчастным монахом?
И только когда на улице вновь послышался скрип телеги, на которой палач
возвращался в город за новыми телами умерших, Франциск наконец пришел в
себя. Он с трудом встал, отворил ставни и позвал палача в дом. Вдвоем они
спустили умершую вниз по лестнице, предварительно обернув ее простыней,
вынесли из дома и положили на телегу. Молча, не сказав ни слова и даже не
взглянув на Франциска, палач взял лошадь под узцы и двинулся дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15