И она, угадав,
что творится в душе у Франциска, подтвердила:
- Тебя спас не Бог, монах.
- Меня спасла ты,- сказал он неуверенно, после небольшой паузы.
- Нет, монах. Это было не в моих силах. Тебя спасла твоя пси.
Он впервые услышал это слово. Но не удивился. Все в мире обозначается
словами, и если то, что спасло его, не принадлежит к известным и привычным
понятиям, то и слово для его обозначения должно быть незнакомым. Он не
удивился. Он просто спросил:
- Пси? Что это такое?
- Это - дар Тлагмаха,- ответила она и замолчала. Потом встала, вышла из
комнаты и вернулась через пару минут, держа в руках небольшой тазик. Она
поставила его у изголовья, обмакнула туда какую-то тряпицу и, отжав ее,
стала вытирать монаху сначала лицо, потом, откинув одеяло, плечи, грудь,
руки. Вода с уксусом приятно холодила тело, и на какое-то время он забылся,
впитывая в себя это ощущение. Только когда она закончила свою работу и
снова накрыла его одеялом, он вспомнил, о чем они говорили.
- Тлагмах,- произнес он, пробуя на слух незнакомое имя,- Кто
это - Тлагмах?
- Это слишком долго объяснять, монах. Как-нибудь я расскажу тебе о нем.
Спи,- и она вышла из комнаты, прикрыв за собою дверь.
Так или почти так происходили события, оказавшие впоследствии столь
огромное влияние на судьбы всей Европы, да и всего остального мира.
Миллионы людей живут, совершают разные поступки, любят или ненавидят,
работают, рожают детей, убивают и спасают от гибели - и не оказывают при
этом на ход истории сколько-нибудь заметного влияния, создавая лишь общий
фон, на котором происходят исторические процессы. Лишь потому, что всегда и
всюду ведут себя так, как предписывает им конкретное окружение, лишь
потому, что их реакции остаются предопределенными заранее. Миллиарды людей
прожили свои жизни и умерли, и нам никогда уже не суждено узнать хоть
что-нибудь об их жизни и поступках. И кажется просто чудом, когда поступки
каких-то отдельных людей вдруг проступают сквозь время так отчетливо, будто
мы видим их наяву. Как тут не задуматься о будущем, из которого, быть
может, столь же отчетливо увидят и нас, как бы мы ни пытались скрыть свои
деяния?..
Неистовый аббат Франциск Гранвейгский давно уже спит в могиле. Мы не
знаем места его погребения, не знаем точной даты смерти, даже имя его
людьми было практически забыто. И тем не менее деяния его оказались столь
значительными, что даже сегодня, спустя столетия, многое в нашей жизни
определяется их оттдаленными последствиями. Именно это обстоятельство
позволяет думать, что мы еще очень многое узнаем о судьбе неистового
аббата, и те эпизоды из его бурной жизни, которые сегодня мы вынуждены
домысливать, завтра, быть может, станут известны с документальной
точностью. Франциск Гранвейгский оказался одним из немногих, кому довелось
услышать о даре Тлагмаха, и своими чудовищными злодеяниями, самой своей
ужасной судьбой - ибо судьба злодея, если злодей этот не психический
дегенерат, если творит он злодеяния не ради них самих, а преследуя некую
отвлеченную цель, эта судьба всегда ужасна - своей судьбой этот аббат
сообщил нам через столетия о той опасности, которую таит в себе этот дар.
Прошел жаркий июль, миновал август, и моровое поветрие, охватившее
Аргвиль и его окрестности, постепенно сошло на нет. Теперь мы понимаем
механизм этого явления. Какая-то часть жителей обладала иммунитетом к
неведомой инфекции и, многократно имея возможность заразиться, все же
оставалась здоровой. Уцелевшие жители мало-помалу уверились в том, что они
спасены, и вот уже последние умершие были погребены во рву за городской
чертой, сняли заставы на дорогах вокруг городка, и первые крестьянские
телеги, как и встарь, потянулись на городской рынок. Жизнь возвращалась в
Аргвиль. Снова застучали молотки в кузницах, заработали две пекарни,
красильщики, почему-то пострадавшие меньше других, отметили свой ежегодный
праздник, пронеся по городским улицам статую покровительствующего им
святого. Но в целом едва ли третья часть тех, кто прежде населял Аргвиль,
встретила приход августа. Многие дома лишились всех своих обитателей, а на
иных улицах не осталось почти ни одного жителя.
Так было и на улице, где жил теперь монах Франциск. Как и городок, он
тоже возвращался теперь к жизни, но, хотя силы его прибывали теперь с
каждым днем, лишь в начале августа смог он вставать с постели и делать
первые неуверенные шаги по комнате. Всем, кто преодолел тяжелую болезнь,
знакомо чувство освобождения от прошлого, с которым жил теперь Франциск.
Происходившее с ним до болезни казалось ему теперь чем-то нереальным,
каким-то чужим, случившимся с другим совсем человеком, чем-то, что хотелось
навсегда позабыть. Только день нынешний и имел теперь значение. Только
сегодня и завтра и была его настоящая жизнь. И вступая в эту новую,
настоящую жизнь, Франциск изо всех сил старался позабыть все свои тяжелые и
мрачные предчувствия. Иногда это вполне удавалось, и тогда ему казалось,
что новая жизнь, открывшаяся перед ним, непременно будет прекрасной.
Его возлюбленная - звали ее Марией, и неспроста, наверное, выбрала она
себе это имя, столь многое означающее для христианина - все это время
преданно ухаживала за монахом. Но все его вопросы о том, что же это такое -
таинственное пси, спасший его дар Тлагмаха - пока оставались без ответа.
- Подожди, монах, еще не время,- говорила она ему, и он прекращал
расспросы и замолкал. Само ее присутствие рядом успокаивало его, и если она
говорила, что время еще не пришло, вопросы сами собой исчезали из его
сознания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15