"Угодить хочет... бронепоезд... дескать, наши..."
А у самого внутри такая боль, какая бывает, когда медведь проглатыва-
ет ледяшку с вмороженной спиралью китового уса. Ледяшка тает, пружина
распрямляется, рвет внутренности - сначала одну кишку, потом другую...
Мужик говорил закоснелым смертным говором и только при словах:
- Город-то, бают, узяли наши.
Строго огляделся, но, опять обволоклый тоской, спрятал глаза.
Румяное женское лицо показалось в окошечке:
- Господин комендант, из города не отвечают.
Комендант сказал:
- Говорят, не расстреливают - палками...
- Что? - спросило румяное лицо.
- Работайте, вам-то что! Вы слышали, капитан?
- Может... все может... Но, ведь, я думаю...
- Как?
- Партизаны перерезали провода. Да, перерезали, только...
- Нет, не думаю. Хотя!..
Когда капитан вышел на платформу, комендант, изнуренно кладя на подо-
конник свое тело, сказал громко:
- Арестованного прихватите.
Рыжебородый мужик сидел в поезде неподвижно. Кровь ушла внутрь, лицо
и руки ослизли, как мокрая серая глина.
Когда в него стреляли, солдатам казалось, что они стреляют в труп.
Поэтому, наверное, один солдат приказал до расстрела:
- А ты сапоги-то сейчас сними, а то потом возись.
Обыклым движением мужик сдернул сапоги.
Противно было видеть потом, как из раны туго ударила кровь.
Обаб принес в купэ щенка - маленький сверточек слабого тела. Сверто-
чек неуверенно переполз с широкой ладони прапорщика на кровать и заску-
лил.
- Зачем вам? - спросил Незеласов.
Обаб как-то не по своему ухмыльнулся:
- Живость. В деревне у нас - скотина. Я уезда Барнаульского.
- Зря... да, напрасно, прапорщик.
- Чего?
- Кому здесь нужен ваш уезд?.. Вы... вот... прапорщик Обаб, да золо-
топогонник и... враг революции. Никаких.
- Ну? - жестко проговорил Обаб.
И, точно отплескивая чуть заметное наслаждение, капитан проговорил:
- Как таковой... враг революции... выходит, подлежит уничтожению.
Обаб мутно посмотрел на свои колени, широкие и узловатые пальцы рук,
напоминавшие сухие корни, и мутным, тягучим голосом проговорил:
- Ерунда. Мы их в лапшу искрошим!
На ходу в бронепоезде было изнурительно душно. Тело исходило потом,
руки липли к стенам, скамейкам.
Только когда выводили и расстреливали мужика с рыжей бородой, в вагон
слабо вошел хилый больной ветер и слегка освежил лица. Мелькнул кусок
стального неба, клочья изорванных немощных листьев с кленов.
Тоскливо пищал щенок.
Капитан Незеласов ходил торопливо по вагонам и визгливо по-женски ру-
гался. У солдат были вялые длинные лица и капитан брызгал словами:
- Молчать, гниды. Не разговаривать, молчать!..
Солдаты еще более выпячивали скулы и пугались своих воспаленных мыс-
лей. Им при окриках капитана казалось, что кто-то, не признававший дис-
циплины, тихо скулит у пулеметов, у орудий.
Они торопливо оглядывались.
Стальные листы, покрывавшие хрупкие деревянные доски, несло по ров-
ным, как спички, рельсам - к востоку, к городу, к морю.

II.

Син-Бин-У направили разведчиком.
В плетеную из ивовых прутьев корзинку он насыпал жареных семячек, на
дно положил револьвер и, продавая семячки, хитро и радостно улыбался.
Офицер в черных галифэ с серебряными двуполосыми галунами, заметив
радостно изнемогающее лицо китайца, наклонился к его лицу и торопливо
спросил:
- Кокаин, что, есть?
Син-Бин-У плотно сжал колпачки тонких, как шолк, век и, точно сожа-
лея, ответил:
- Нетю!
Офицер строго выпрямился.
- А что есть?
- Семечки еси.
- Жидам продались, - сказал офицер, отходя. - Вешать вас надо!
Тонкогрудый солдатик в голубых обмотках и в шинели, похожей на гряз-
ный больничный халат, сидел рядом с китайцем и рассказывал:
- У нас, в Семипалатинской губернии, брат китаеза, арбуз совсем осо-
бенный - китайскому арбузу далеко.
- Шанго, - согласился китаец.
- Домой охота, а меня к морю везут.
- Сытупай.
- Куда?
- Дамой.
- Устал я. Повезут, поеду, а самому итти - сил нету.
- Семичика мынога.
- Чего?
Китаец встряхнул корзинку. Семячки сухо зашуршали, запахло теплой зо-
лой от них.
- Семичики мынога у русика башку. У-ух... Шибиршиты...
- Что шебуршит?
- Семичика, зелена-а...
- А тебе что же, камень надо, чтоб голове-то лежал?
Китаец одобрительно повел губами и, указывая на проходившего широко-
го, но плоского офицера в сером френче, спросил:
- Кто?
- Капитан Незеласов, китаеза, начальник бронепоезда. В город требуют
поезд, уходит. Перережут тут нас партизаны-то, а?
- Шанго.
- Для тебя все шанго, а мы кумекай тут!
Русоглазый парень с мешком, из которого торчал жидкий птичий пух, ос-
тановился против китайца и весело крикнул:
- Наторговал?
Китаец вскочил торопливо и пошел за парнем.
Бронепоезд вышел на первый путь. Беженцы жадно и тоскливо посмотрели
на него с перрона и зашептались испуганно. Изнеможенно прошли казаки.
Седой длиннобородый старик рыдал возле кипяточного крана и, когда он вы-
тирал слезы, видно было - руки у него маленькие и чистенькие.
Солдатик прошел мимо с любопытством и скрытой радостью оглядываясь,
посмотрел в бочку, наполненную гнило пахнущей, похожей на ржавую медь,
водой.
- Житьишко! - сказал он любовно.

III.

Ночью стало совсем душно. Духота густыми непреодолимыми волнами рва-
лась с мрачных чугунно-темных полей, с лесов - и, как теплую воду, ее
ощущали губы и с каждым вздохом грудь наполнялась тяжелой как мокрая
глина, тоской.
Сумерки здесь коротки, как мысль помешанного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22