Коротконогий следил за
ним из-под выпуклых очков.
- Сентиментальность, - сказал Пеклеванов, - ничего не будет!
Коротконогий вздохнул:
- Как хотите. Значит заехать за вами?
- Когда?
Пеклеванов покраснел сильнее и подумал:
"А он за себя трусит".
И от этой мысли совсем растерялся, даже руки задрожали.
- А хотя мне все равно. Когда хотите!
Вечером коротконогий подъехал к палисаднику и ждал... Через кустарник
видна была его соломенная шляпа и усы, желтоватые, подстриженные, похо-
жие на зубную щеточку. Фыркала лошадь.
Жена Пеклеванова плакала. У ней были острые зубы и очень румяное ли-
цо. Слезы на нем были не нужны, неприятно их было видеть на розовых ще-
ках и мягком подбородке.
- Измотал ты меня. Каждый день жду - арестуют... Бог знает потом...
Хоть бы одно!.. Не ходи!..
Она бегала по комнате, потом подскочила к двери и ухватилась за руч-
ку, просила:
- Не пущу... Кто мне потом тебя возвратит, когда расстреляют? Партия?
Ревком? Наплевать мне на их всех, идиотов!
- Маня! Ждет же Семенов.
- Мерзавец он, и больше никто. Не пущу, тебе говорят, не хочу!
Ну-у?..
Пеклеванов оглянулся, подошел к двери. Жена изогнулась туловищем, как
тесина под ветром; на согнутой руке, под мокрой кожей, натянулись сухо-
жилия.
Пеклеванов смущенно отошел к окну.
- Не понимаю я вас!..
- Не любишь ты никого... Ни меня, ни себя, Васенька?.. Не ходи!..
Коротконогий хрипло проговорил с пролетки:
- Василий Максимыч, скоро? А то стемнеет, магазины запрут.
Пеклеванов тихо сказал:
- Позор, Маня. Что мне, как Подколесину, в окошко выпрыгнуть? Не могу
же я отказаться - струсил, скажут.
- На смерть ведь. Не пущу.
Пеклеванов пригладил низенькие, жидкие волосенки.
- Придется...
Пошарив в карманах короткополого пиджака и криво улыбаясь, стал зале-
зать на подоконник.
- Ерунда какая... Нельзя же так...
Жена закрыла лицо руками и громко, будто нарочно плача, выбежала из
комнаты.
- Поехали? - спросил коротконогий. Вздохнул.
Пеклеванов подумал, что он слушал плач в домишке. Неловко сунулся в
карман, но портсигара не оказалось. Возвращаться же было стыдно.
- Папирос у вас нету? - спросил он.

III.

Никита Вершинин верхом на брюхастой, мохнатошерстой, как меделянская
собака, лошади, объезжал кустарники у железнодорожной насыпи.
Мужики лежали в кустах, курили, приготовлялись ждать долго и спорно.
Пестрые пятна рубах - десятками, сотнями росли с обеих сторон насыпи,
между разъездами - почти на десять верст.
Лошадь - ленивая, вместо седла - мешок. Ноги Вершинина болтались и
через плохо обернутю портянку сапог больно тер пятку.
- Баб чтоб не было, - говорил он.
Начальники отрядов вытягивались по-солдатски и бойко, точно успокаи-
вая себя военной выправкой, спрашивали:
- Из городу, Никита Егорыч, ничего не слышно?
- Восстание там.
- А успехи-то как? Ваенны?
Вершинин бил каблуком лошадь в живот и, чувствуя в теле сонную уста-
лость, отъезжал.
- Успехи, парень, хорошие. Главно, - нам не подгадить!
Мужики, как на покосе, выстроились вдоль насыпи. Ждали.
Непонятно - незнакомо пустела насыпь. Последние дни, один за другим
уходили на восток эшелоны с беженцами, солдатами - японскими, американс-
кими и русскими.
Где-то перервалась нить и людей отбросило в другую сторону. Говорили,
что беженцев грабят приехавшие из сопок мужики, и было завидно. Бронепо-
езд N 14.69 носился один между станциями и не давал солдатам бросить все
и бежать.
Партизанский штаб заседал в будке стрелочника. Стрелочник тоскливо
стоял у трубки телефона и спрашивал станцию:
- Бронепоезд скоро?
Около него сидел со спокойным лицом партизан с револьвером, глядя в
рот стрелочнику.
Васька Окорок подсмеивался над стрелочником:
- Мы тебя кашеваром сделаем. Ты не трусь!
И, указывая на телефон, сказал:
- С луной, бают, в Питере-то большевики учены переговаривают?
- Ничо не поделашь, коли правда.
Мужики вздохнули, поглядели на насыпь.
- Правда-то, она и на звезды влезет.
Штаб ждал бронепоезда. Направили к мосту пятьсот мужиков, к насыпи на
длинных российских телегах привезли бревна, чтоб бронепоезд не ушел об-
ратно. У шпал валялись лома - разобрать рельсы.
Знобов сказал недовольно:
- Все правда, да, правда! А к чему и сами не знам. Тебе с луною-то,
Васька, для чего говорить?
- А все-таки, чудно! Может захочем на луне-то мужика не строить.
Мужики захохотали.
- Ботало.
- Окурок!
- Надо, чтоб народу лишнего не расходовать, а он тут про луну. Как
бронепоезд возьмем, дьявол?
- Возьмем!
- Это тебе не белка, с сосны снять!
В это время приехал Вершинин. Вошел, тяжело дыша, грузно положил фу-
ражку на стол и сказал Знобову.
- Скоро ль?
Стрелочник сказал у телефона:
- Не отвечают.
Мужики сидели молча. Один начал рассказывать про охоту. Знобов вспом-
нил про председателя ревкома в городе.
- Этот, белобрысый-то? - спросил мужик, рассказывавший про охоту, и
тут же начал врать про Пеклеванова, что у него лицо белее крупчатки и
что бабы за ним, как лягушки за болотом, и что американский министр
предлагал семьсот мильярдов за то, чтоб Пеклеванов перешел в американс-
кую веру, а Пеклеванов гордо ответил: "Мы вас в свою - даром не
возьмем".
- Вот стерва, - восторгались мужики.
Знобову было почему-то приятно слушать это вранье и хотелось расска-
зать самому. Вершинин снял сапоги и начал переобуваться. Стрелочник
вдруг робко спросил:
- Во сколько? Пять двадцать?
Обернувшись к мужикам, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22