Тич обнажил в широкой ухмылке два ряда пожелтевших от табака зубов.
— Себя! — после небольшой паузы заявил он. — И этого достаточно, я полагаю!
Новый взрыв хохота последовал за этим заявлением, потому что успехи Тича в этой области уже превратились в веселую, хоть и несколько фривольную легенду.
— Да, да! — повторял Тич, довольный своей шуткой. — Я подарю ей самое лучшее, что у меня имеется — самого себя!
И он, запустив пятерню в бочонок со съедобными моллюсками, с удовольствием отправил себе в рот целую пригоршню.
В ярком свете солнечного утра, зеленоватом от многочисленных бликов, отраженных со сверкающей спокойной поверхности океана, Анна украдкой пробиралась по кормовому трапу к каюте Черной Бороды. Ей было необходимо раздобыть себе приличную одежду. Повсюду в проходах и на палубе барка в живописных позах валялись спящие пираты, наполняя воздух густым храпом и не менее густым винным перегаром. Анна старалась ступать осторожно, на цыпочках, боясь разбудить кого-нибудь из них. Она отлично понимала, что это было бы не менее опасно, чем попасть в лапы к молодому игривому и неуклюжему медведю.
Анна чувствовала себя удивительно бодрой и свежей, несмотря на долгие часы, проведенные среди стонов и мук в гнетущей и одуряющей атмосфере госпитального отсека. Лори искусно управлялся с ранеными, оперируя их с грубой профессиональной уверенностью. Кровь, нечистоты, тяжелый запах искалеченных, изломанных болью тел не вызывали у Анны отвращения, ибо она всецело была поглощена трагедией, разыгрывавшейся перед ней на тускло освещенной фонарем сцене. Руки ее покрылись синяками от судорожных пожатий пожилых и бородатых мужчин, окликавших ее на пороге смерти, называя матерью, дочерью или именем девушки, которая когда-то была им дорога. Лишенные обычной наглости и самоуверенности в свои последние минуты, умирающие пираты неожиданно оказывались застенчивыми, робкими и до странности одинокими людьми. Они изо всех сил старались вспомнить забытые молитвы, словно литания была паролем, который они должны были произнести, прежде чем войти в распахнувшиеся перед ним ворота смерти.
Анна осторожно подняла защелку на двери каюты Тича. Черная Борода спал на своей огромной кровати, шумно дыша, с лицом, покрытым крупными каплями пота. Он был полностью одет, и даже в сапогах; на полу, под его бессильно свисавшей с кровати рукой, лежала груда золотых монет. Очевидно, сон одолел его, когда он подсчитывал свой выигрыш, словно ребенок, захвативший с собой в постель любимую игрушку. Анна с минуту смотрела на него, припоминая многочисленные шрамы, покрывавшие его тело. Теперь она понимала, какими ужасными ранами были они когда-то. Она поймала себя на мысли о том, будет ли он также молиться и вспоминать забытые имена, когда придет его черед умирать…
Тич с глубоким стоном повернулся в постели. Монеты под его рукой рассыпались, звеня, но этот звук не разбудил его. Анна тихонько проскользнула в гардеробную, осторожно прикрыв за собой дверь.
Теперь она спокойно могла выбрать себе подходящий костюм, и здесь, среди такого разнообразия богатых материй, это было поистине восхитительным занятием, поскольку давало пищу самой изощренной фантазии. Тем не менее, Анна решила свести до минимума свой женский облик. В одном из сундуков, наиболее разукрашенном орнаментом и принадлежавшем некогда, очевидно, какому-нибудь испанскому гранду, она нашла пару черных сатиновых бриджей, достаточно плотных, чтобы быть теплыми. Ей все еще трудно было свыкнуться с тем, что каждый новый день здесь, в благодатном климате тропического моря, хоть и рождается прохладным, как в Шотландии, вскоре неизменно наполняется дрожащим ослепительно-золотым зноем.
Она выбрала себе шелковую рубашку, в изобилии украшенную кружевами, и излишнюю длину подола отрезала коротким мадагаскарским кинжалом, блестевшим вдоль лезвия серебряной насечкой.
Анна одевалась медленно, наслаждаясь роскошью мягкой чистой одежды. Она зачесала волосы назад одним из сломанных гребней Тича, предварительно очистив его от черных жирных волос, жестких, словно стальные пружинки. Завершив прическу подходящей по цвету лентой, Анна отмерила кусок приглянувшегося ей зеленого шелка на кушак и уже собралась отрезать его своим острым серебристым кинжалом, как в это время дверь распахнулась, и на пороге выросла фигура Тича.
— Эй, возьми-ка мой нож! — крикнул он. — Держи!
Он бросил нож с кажущейся небрежностью, но лезвие с тупым стуком уверенно вонзилось в рулон шелка у самой руки Анны.
— Благодарю вас, у меня есть свой, — невозмутимо ответила девушка.
— Ах, вот как? — Тич был разочарован, как мальчик, которому не удалось напугать или смутить ее. Он вошел в маленькую каюту и, положив руки на плечи Анны, принялся поворачивать ее перед собой.
— О, бриджи! Очень разумно. Пусть меня заплюет дьявол, девочка, если мы не сделаем из тебя толкового пирата!
На губах Анны заиграла озорная усмешка.
— А знаете, ведь я уже была пираткой! — сказала она. Озадаченный вид капитана окончательно развеселил ее:
— Мы, бывало, играли в пиратов в саду старого Маккензи, нашего соседа, — пояснила Анна. — Мы брали на абордаж его яблони, которые были испанскими галеонами и поэтому подлежали разграблению. Я была капитаном Киддом, а моя подружка Флора — капитаном Генри Мейнерингом.
— И случалось вам попадать в плен? — с лукавой усмешкой в глазах поинтересовался Тич.
— О, ему долго не удавалось нас захватить! Но однажды он со своими собаками застал нас на дереве и предъявил ультиматум: либо он задаст нам трепку, либо пожалуется родителям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101