Когда я повторил это достаточно выразительно, меня пригласили приехать.Секретарь — худой, бесшумный человек лет сорока с острым взглядом — ввел меня в спальню. Царь Отравилла сидел в постели.У старика была небольшая и почти абсолютно круглая голова, покрытая коротко стриженными седыми волосами. Уши у него были такие маленькие и так плотно прилегали к голове, что не нарушали впечатления сферичности. Нос тоже был маленький, в одну линию с костистым лбом. Прямой рот перерезал окружность, прямой подбородок отсекал ее от шеи, короткой и толстой, уходившей в белую пижаму между квадратными мясистыми плечами. Одну руку — короткую, плотную, с толстыми пальцами — он держал поверх одеяла. Глаза у него были крошечные, круглые, голубые и водянистые. Они словно прятались за водянистой пленкой под кустистыми седыми бровями и ожидали момента, когда можно будет выскочить и что-то углядеть. К такому человеку в карман не полезешь, если не слишком уверен в ловкости рук.Старик резко дернул круглой головой, приказывая мне сесть рядом с кроватью, тем же способом отослал секретаря вон и спросил:— Ну, что там насчет моего сына?Голос у него был грубый. Слова он произносил не очень-то разборчиво, потому что его грудь принимала в этом слишком много участия, а губы слишком мало.— Я из сыскного агентства «Континентал», отделение в Сан-Франциско, — сообщил я ему. — Два дня назад мы получили от вашего сына чек и письмо с просьбой прислать человека для работы. Я этот человек. Вчера вечером Дональд Уилсон попросил меня приехать к нему домой. Я приехал, но он не появился. Когда я вернулся в центр, то узнал, что его убили.Илайхью Уилсон с подозрением воззрился на меня и спросил:— Ну и что?— Пока я ждал, ваша невестка поговорила по телефону, уехала, вернулась — ее туфля была запачкана чем-то похожим на кровь — и сказала, что мужа дома не будет. Его застрелили в десять сорок. Она уехала в десять двадцать, вернулась в одиннадцать ноль пять.Старик сел поудобнее в постели и нашел много определений для молодой миссис Уилсон. Когда запас этих слов у него наконец исчерпался, в груди еще оставалось немного воздуха. Он употребил его на то, чтобы рявкнуть на меня:— Она уже в тюрьме?Я сказал, вряд ли.Ему не понравилось, что она еще не в тюрьме. Это его рассердило. Он прорычал много такого, что не понравилось мне, и в конце осведомился:— Какого черта вы ждете?Он был слишком стар и слишком болен, чтобы схлопотать от меня по физиономии. Я засмеялся и сказал:— Жду улик.— Улик? Каких еще улик? Вы что…— Не будьте идиотом, — прервал я его завывания. — Зачем ей было его убивать?— Потому что она французская шлюха! Потому что она…В двери появился испуганный секретарь.— Вон отсюда! — заорал Илайхью Уилсон, и тот исчез.— Она ревнива? — спросил я, пока старик не принялся орать снова. — Я, пожалуй, расслышу, даже если вы не будете вопить. Я теперь пью дрожжи, и глухота почти прошла.Он уперся кулаками в бугры ляжек под одеялом и выпятил в мою сторону квадратный подбородок.— Я человек больной и старый, — сообщил он, цедя сквозь зубы каждое слово, — но я сильно настроен встать и как следует пнуть вас в задницу.Не обратив на это внимания, я повторил:— Она его ревновала?— Она ревнива, — сказал он, уже без крика, — и испорченна, и подозрительна, и скупа, и зла, и бессовестна, и лжива, и эгоистична, и вообще омерзительна — вся, с головы до ног, черт бы ее побрал!— Причины для ревности были?— Надеюсь, — сказал он злобно. — Противно думать, что мой родной сын хранил ей верность. Хотя, вполне возможно, так и было. Он такой. Это на него похоже.— Но поводов для убийства у нее не было?— Каких еще поводов? — Он опять перешел на рев. — Говорят же вам, что…— Угу. Говорят. Но это ничего не значит. Детский лепет.Илайхью Уилсон запрокинул багровое лицо и завопил:— Стэнли!В открывшуюся дверь проскользнул секретарь.— Вышвырни этого подонка! — приказал ему хозяин, потрясая кулаком. Секретарь повернулся ко мне. Я покачал головой и внес предложение:— Пошлите за подмогой.Он нахмурился. Мы были примерно одного возраста. Он был тощий, почти на голову выше меня, но килограммов на двадцать пять легче. Из моих девяноста пяти килограммов часть веса приходится на жир, но далеко не главная. Секретарь переступил с ноги на ногу, улыбнулся извиняющейся улыбкой и удалился.— Я вот что хотел сказать, — сообщил я старику. — Сегодня утром я собирался поговорить с вашей невесткой. Но увидел, что к ней направляется Макс Талер, и отложил свой визит.Илайхью Уилсон аккуратно натянул одеяло, откинулся на подушки, ввинтился глазами в потолок и сказал:— Гм. Значит, вот как.— В чем тут дело?— Она его убила, — сказал он уверенно. — Вот в чем тут дело.В коридоре послышались шаги — потяжелее, чем секретарские. Когда они раздались совсем близко, я начал фразу:— Вы использовали своего сына, чтобы…— Вон отсюда! — заорал старик на того, кто подошел к спальне. — И чтоб дверь была закрыта! — Он злобно покосился на меня и осведомился: — Для чего я использовал своего сына?— Чтобы всадить нож в спину Талеру, Ярду и Финну.— Врете.— Зачем мне выдумывать? Весь Отервилл это знает.— Это ложь. Я отдал ему газеты. Он делал с ними что хотел.— Объясните это своим дружкам. Так они вам и поверят.— Мне плевать, что они думают! Раз я говорю, значит, это так.— Ну и что? Даже если вашего сына убили по ошибке, к жизни его уже не вернуть. Хотя я сомневаюсь насчет ошибки.— Его убила эта женщина.— Возможно.— Идите вы с вашим «возможно»! Она убила.— Возможно. Но тут есть и другая сторона — политика. Можете вы мне сказать…— Я могу вам сказать, что его убила эта французская шлюха, и еще могу вам сказать, что все ваши остальные проклятые кретинские домыслы взяты с потолка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55