не мы первые, не мы последние создаем всякого рода путаницы! Следовательно! А вот: плевали мы на путаницы, не мы их выдумали, так что наше дело плевать на них, а больше ничего! А твое, Петруша, дело — жить!
— Сложно вы как-то излагаетесь...— употребил необычное выражение Корнилов самарский, Василий Константинович, адвокат.— Сложно. А между тем русский язык позволяет просто и ясно выражать самые высокие мысли. И соображения.
— Позвольте, как вы сказали? Соображения, да? Скажите, пожалуйста, а какие при вас имеются соображения?
— Мы не открываем новых истин. Поэтому дай бог сохранить истины старые... Старые, как мир.
— Дальше?
— Вот и давайте спросим нашего Петрушу, думает ли он жить дальше? Петруша — ты думаешь на этот счет или не думаешь?
— Я думаю,— сказал Корнилов.— Я-то думаю, но тут, папочки, знаете какое дело? Не знаете? То-то и оно! У меня книжечка припрятана под голубятней во дворе дома по улице Локтевской, номер сто тридцать семь... И меня все время тянет эту книжечку выкопать. Из-под голубятни.
— В чем же дело? Возьми и выкопай!
— Выкопал бы. Обязательно. Но она знаете как называется?
— Как?
— «Книга ужасов».
— Что-о? — изумился Василий Корнилов самарский, адвокат.— Повтори, Петруша, повтори!
— И повторять не надо! — как отрезал саратовский инженер.— И повторять не надо, и выкапывать не надо, на кой черт! И вообще что это за тема для разговора? Ума у вас, что ли, настолько? У самарцев? У адвокатов? Тоже мне — нашли тему! Нашли и рады-радешеньки!
После этих слов папочки саратовского папочка самарский несколько сник, задумался и сказал:
— Действительно, уважаемый Николай Константинович, наши взгляды, а главное, чувства не во всем совпадают. Это потому, что мы с вами люди хоть и одного, в общем-то, поколения, но все-таки разные. Начнем с того, что вы — Николай, а я — Василий. Вы — инженер, а я — адвокат. Вы — саратовец, а я — самарец. Вы — предприниматель, а я — общественный деятель. Вы называете нашего сына Петрушкой, а я — Петрушеи... Ну, и так далее, если копнуть.
— Да в том-то все и дело, что не надо копать! Особенно не надо копать и выкапывать лишнего! Ну, вот первый и вполне убедительный пример: зачем Петрушке выкапывать эту книгу? Как это... Ужасную книгу?
— Значит, переведем разговор на другую тему? — нашел выход из затруднительного положения папочка самарский и спросил у Корнилова: — Ну здравствуй, Петруша! Ты какими судьбами?
Этот вопрос папочки самарского был хуже некуда: «Какими судьбами?»! Надо же было придумать: «Какими?..» Но Корнилов не растерялся, не совсем растерялся и ответил:
— Да вот так... Так уж... Именно.
— Понятно! — кивнул Василий Константинович Корнилов — самарский — и обратился к саратовскому Корнилову: — Ближе к делу: как мы будем его делить? Нашего сынишку? Конечно, мы всю жизнь, всегда, везде, обязательно что-нибудь с кем-нибудь делим, так что пора бы уже и привыкнуть к рукомеслу, но — затруднительно! Может, пополам? Мне левую половину сынишки, вам — правую! Согласились? По рукам? — Самарский Корнилов протянул все еще по-детски розоватую ладошку Корнилову саратовскому.
Но тот, саратовский, ладони не принял, а нахмурился остроносым сухощавым лицом сперва анфас, потом в профиль, полизал кончиком языка тонкие губы и золото нижней челюсти. Спросил:
— Позвольте, а у него сердце в левой половине? У нашего сынишки?
— Само собою разумеется...
— Как так — само собой? А бывают человеческого рода особи, у них сердце справа... Я точно знаю, бывают!
— Нет, у моего Петруши сердце всегда было слева. По рукам?
— Значит, мне достанется бессердечная половина? Смотрю я на вас, вы тоже хорош гусь! Одно слово — юрист! Адвокат!
— Ну и вы тоже одно слово — инженер! Сейчас уже и взвешивать, и рассчитывать, и конструировать. По рукам?
Корнилов саратовский смахнул неожиданную слезинку с правой щеки, пошевелил длинными пальцами первоклассного чертежника и очень грустно произнес:
— Оба мы с вами нищие... Любая половина любого человека это ничтожно малая величина... Ну, а владельцы ничтожно малого, они — кто? Они — нищие! И если одна ничтожно малая величина чуть-чуть побольше другой ничтожно малой — это не имеет никакого значения!
— Значит, по рукам?! — обрадовался Корнилов самарский и смахнул нечаянную слезинку с левой щеки.— По рукам?!
— По маленькой! — кивнул саратовский... Появились две рюмочки, папочки чокнулись, опрокинули.
— А мне? — спросил Корнилов.
— Помалкивай, Петрушка! — огрызнулся саратовец.— Когда двое между собой делятся, это еще туда-сюда, еще есть кое-какая возможность, когда делятся трое — нет никакой возможности!
— Вот именно! — шмыгнул курносеньким носиком папа Василий Константинович.— И то принять во внимание, господа судьи, что мы, оба истца, оба отца, я хочу сказать,— мертвые! А кому же и договариваться между собой, если не мертвым? От живых не дождешься.
— Дельная реплика! — согласился саратовец.— Но я хочу уточнить, какие это еще господа? Какие судьи?
— Не все ли равно — какие? Какие угодно! Что их — не хватает, что ли, судей-то? Боже мой, да этого добра — где только нет! Петруша, а ты не боишься, что мы тебя делим? Пополам? Ты ведь тихий был мальчик и уже с четвертого класса гимназии — философ. Хотя, правда, потом ни с того ни с сего решил воевать... Помнишь, поди, как дело-то было?
Корнилов чуть не спросил у папочки-адвоката Василия Константиновича, а не будет ли к процессу настоящего дележа, кроме судей, привлечен еще и следователь,— очень этого не хотелось бы,— но тут снова заговорил Корнилов саратовский.
— Н-е-е-ет! — заговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159