Лед не потаял еще в нем. Не успел.
— Свежий? Либо выдержанный?
— Неделю, Семен Андреич, выдержан квас. Нынче момент ему пришел на питье.
— А в чем он, твой квас?
— В чем ему быть? В крынках он. В двоих. Одна поменее, другая поболее.
— Поди, стеклянные крынки-то?
— Ну, как можно, чтобы стеклянные? Глиняные они!
— В землю закопанные?
— В такой-то на всю природу жар где им быть? По рассвету, как девка моя Лизавета доставила на всю нашу партию провиант, я их ту же минуту и закопал.
— Беги, Митрохин! Беги быстренько, бери квас! Которая по-мене крынка, ту и бери. А которая крынка поболее, ту прихвати тоже!
Корнилов поглядел на председателя «Смычки», совершенно серьезным было председателево чернобородое лицо — ни улыбки, ни игры, ни шутки. Глаза серьезные. Даже сердитые.
Покуда Митрохин копал землю ржавым топором, добывая квасные крынки, председатель «Смычки» объяснял Корнилову:
— Правда что, превыше митрохинского квасу в Семенихе нету. И вокруг далеко, полагаю, нету тоже. И не бывало сроду. Баба митрохинская налаживает квас, хотя кислый, хотя сладкий, господу богу самому в праздник подавать в самый раз... И мы, нехристи, тоже примем с удовольствием.— Уже за питьем кваса, густо-коричневого и ароматного, председатель еще спросил: — Мастера-бурильщики! На какой глубине размер трубы сделаете поменее? Поменее того, с которого начали?
Вопрос был чисто техническим, очень дельным и неожиданным.
— Как обстоятельства заставят! — ответил бурмастер.— Заранее не угадаешь, как там.— Постучал по земле ногой.— Как там сложится дело. В наших интересах пройти начальным диаметром как можно глубже. В наших...
Председатель подумал и согласился.
— Ясно В глубине чем шире — тем лучше. Свободы поболее... Там свободы-то мало. Любому инструменту теснота.
— Так...— подтвердил мастер.
— Дойдете до водоносного грунта, какой будет у вас диаметр? — и дальше инспектировал Барышников.
— Какой по договору указан. Придется изменить, согласуем с вами.
— Простое согласование: последнюю трубу начнете опускать, позовете меня. Лично. Погляжу. А то без пригляда-то сунете вниз трубку с палец, дюймовку. С подрядчика хватит: самые последние дни любой работы — они тяжелые. И торопливые: скорей бы, скорей бы кончить — вот что у каждого на уме.
— Приток воды в скважину от диаметра не зависит...— сказал бурмастер.— Разве очень немного.
— Тогда от чего же находится он в зависимости? — удивился председатель.
— От глубины погружения труб в водоносный слой.
Опять задумался председатель «Смычки», встретился и разминулся взглядом с бурмастером. Корнилов спросил:
— Вы, товарищ Барышников, с буровыми работами сталкивались?
— Где было столкнуться? Под землею не бывал. Был бы случай, я его нонче сам бы и повторил, не стал вас нанимать, деньги выкладывать. Работа нехитрая, а тыщи требует. Тыщи!..
Опорожнили крынки, малую и большую, и, уже сидя в тарантасе, Барышников спросил:
— Узнать, а уроните в скважинку ненароком какой предмет — гайку железную,— что тогда? Как дальше бурить?
— Не надо ронять! — ответил мастер и перекрестился.— Не дай бог!
— Нечаянно?
— Авария будет,— совсем недобро взглянул на председателя бурмастер.— Вплоть до того, что рядом, вот тут придется новую скважину закладывать... Разумеется, за наш собственный счет... За счет «Конторы».
— Худо спросил, да? Не надобно об этом в начале трудов ваших спрашивать? Худая примета?!—тихо спросил председатель «Смычки».
— Есть такая...
— Не расстраивайся, мастер! У меня взгляд не худой, не сглажу! Зачем свою же пользу и сглаживать?
Когда заказчики уехали, мастер сказал:
— Не верю, будто Барышников с буровым делом не сталкивался! Знает дело Издалека, а знает!
Сезонник Митрохин, держа в правой руке большую, а в левой маленькую крынки, заглядывал то в ту, то в другую — они обе были пустыми.
— Барышников все знает. Все на свете!
— Приезжий? Или свой, деревенский? — поинтересовался мастер.
— Испокон веков семенихинский мужик.
— Пахал и сеял?
— Пахал и сеял, покуда Советская власть нэп не сделала!
Сделался нэп, и пошел Барышников в его — в торговлю и в маслоделие, куда только не пошел он. В Ленинграде был. Трех дней нету полных, как вернулся домой.
— Зачем?
— Дела... Как не дела, когда Англия срочно отказалась от советского масла? А от нашего, алтайского, прежде всего!
— И что? Что сделал Барышников? С Англией?
— Сделал. Он у государства какого-то ярлычки купил, наклеил ярлычки на алтайское масло и тогда продал его Англии.
— Англия не разобралась?! Обманул ее Барышников?
— Англии наше масло, конечно, охота приобресть, но и гордость соблюсти надо, так что ярлычки ей тоже показались в масть!
— Все-таки! — усмехнулся Корнилов.— Обманул Англию сибирский мужик!
— Говорю, в английском интересе масло у советского мужика купить, а Советской власти тогда же сказать: «Дел с тобой никаких не желаю иметь! И не имею!»
— Что за ярлычки?
Митрохин долго думал, сморща лоб. Вспомнил:
— Страна Заеландия продала Барышникову ярлычки...
— Новая Зеландия?! — догадался Корнилов, и Митрохин подтвердил:
— Она! А может, и не своими руками она, Новая, это сделала, а опять же английский купец разжился теми ярлычками и продал их мужикам! А по-что бы нет, по-что бы так не сделать?
— Ты, Митрохин, тоже коммерсант, соображаешь по торговле?
— Сам себе удивляюсь: нэп сделался — и откудова что пошло! Откудова только она взялась, сообразительность! А тут еще товарищ Барышников, он год-другой, и Англию окончательно облапошит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159