Притом то, что я видел сегодня – могущественный щит, о который разобьются нападки клеветников.В ту минуту, когда начался этот разговор, регент приказал принести свечи в Ночную залу, которая оказалась вдруг блистательно освещенной. Филипп Орлеанский вошел на эстраду и приблизился к обоям.– Как она хороша! – прошептал он в последний раз, смотря на царицу. – Когда подумаешь, – прибавил он громче, – что эта безжизненная фигура сейчас была одарена жизнью, движением, дыханием, взором! Не в состоянии ли это испугать мысль? Поставить в тупик человеческий разум?– Да, конечно, ваше высочество, – подхватил Рауль, – всякий раз как совершается чудо, человеческому разуму остается только преклониться, не стараясь понять то, что непонятно для него…– Не покажете ли вы мне опять это чудо, кавалер?.. – спросил Филипп.– В любой момент, как только ваше королевское высочество пожелаете, – отвечал молодой человек.Но, давая этот ответ, кавалер де ла Транблэ втайне умолял небо, чтобы к Филиппу пореже приходило это желание.– Ну, милостивые государыни, – сказал тогда герцог Орлеанский, обращаясь к мадам де Парабер и Эмили, которые стояли поодаль и разговаривали с маркизом де Тианжем, – довольно фантастического на сегодня, не правда, ли? Нас ждет ужин, пойдемте. Прощай, Балкис! Прощай прелестная царица! Ах, Соломон, ты был так счастлив!!За ужином было только пятеро собеседников: две женщины и трое мужчин, из которых один был актером, а другие – зрителями предшествующей сцены. Мадам де Парабер сидела с правой стороны регента, Эмили с левой, а Рауль и маркиз напротив него.В эту минуту к регенту подошел лакей и на серебряном подносе подал ему какую-то бумагу. Филипп с изумлением взглянул на имя подписавшего эту бумагу.– Что это значит? – спросил он.Лакей шепотом дал ему какие-то объяснения.– Это очень странно!.. – воскликнул герцог, выслушав лакея, который тотчас вышел из комнаты. – Кавалер, – продолжал он, – угадайте, кто пишет к нам?– Как могу я угадать? – отвечал Рауль, смеясь. – Разве только великий царь Соломон, узнав, что сегодня вы принимали у себя его возлюбленную Балкис, тоже захотел явиться в Пале-Рояль. Иначе я не вижу…– Вы правы, – перебил Филипп, – вы никогда не угадаете… Это пишет Антония Верди…– Антония Верди? – повторил Рауль, задрожав, как будто услыхал какое-нибудь гибельное известие.– Это молодая чародейка, – продолжал регент, – о которой я, впрочем, не хочу говорить ничего дурного, потому что, хотя она и гораздо ниже вас, однако тоже имеет свои достоинства, являлась в полночь в Пале-Рояль. Ей отвечали, что я дал строжайшее приказание не пускать никого в маленькие апартаменты. Тогда она предлагала моему камердинеру пятьсот луидоров, если он согласится впустить ее в Ночную залу. Камердинер отказал. Антония Верди решилась уехать, говоря, что завтра я буду очень жалеть, что несколькими часами ранее не узнал того, что она хотела мне сообщить… Что вы на это скажете, кавалер?– Я скажу, ваше высочество, – заявил Рауль, очень побледнев, – что если предчувствия меня не обманывают, то Антонию Верди надо поставить в первом ряду между теми моими врагами, о которых я имел честь говорить вашему королевскому высочеству…– Зачем же ей вас ненавидеть? – спросил Филипп.– Зачем? – вскричал Рауль. – Затем, что она считает себя моей соперницей, затем, что она пугается милости, которою ваше королевское высочество удостаиваете меня… зависть доводит до ненависти, Антония Верди мне завидует…– Весьма может быть, что вы и не ошибаетесь, кавалер, – отвечал регент, – но я повторяю вам, не бойтесь ничего… я заставлю молчать всех тех, которые поднимут против вас свой голос…– Дай Бог, чтобы ваше королевское высочество всегда так думали! – пролепетал Рауль.– Неужели вы сомневаетесь? Вспомните, что это значит, подозревать мое слово и мое благородство?!– Сохрани меня Бог сомневаться в слове моего государя, подозревать благородство первого дворянина королевства! Но…– Кончайте, кавалер, – сказал регент несколько надменно.– Увы! ваше королевское высочество, – прошептал Рауль, – я предчувствую, что такая сильная и искусная вражда окружит меня со всех сторон, что не могу не опасаться за себя… Ложь умеет иногда принимать вид истины; вкрадчивая клевета проскользает везде как змея; она никогда не теряет бодрости и на другой день снова принимается за труд, прерванный накануне… Я боюсь, чтобы ложь и клевета, беспрерывно повторяемые, когда-нибудь не очернили меня в глазах вашего высочества… А если я должен буду лишиться милости вашего высочества, мне остается только умереть.– Кавалер, – возразил Филипп, улыбаясь, – – мне кажется, вы обладаете превосходным средством, чтобы избавиться от всякого беспокойства.– Каким средством, ваше высочество?– Неужели вы не догадываетесь?– Нет, ваше высочество.– Спросите Балкис – вы ведь знаете, что она вас не обманет, и поверьте, она вам ответит, что если бы клевета и приняла вид истины, я никогда не буду сомневаться в вас…– Слово вашего королевского высочества священнее для меня слов самой Балкис, – отвечал Рауль, кланяясь. – Теперь я убежден, и мое беспокойство исчезает…– Вот и прекрасно! теперь постараемся, чтобы наш ужин был весел и для начала выпьем за всех хорошеньких женщин прошлого и настоящего времени, начиная с Балкис, царицы Савской, и кончая моими прелестными Парабер и Эмили…Подавая пример собою, Филипп скоро заставил маркиза де Тианжа и обеих женщин разделить свою веселость. Но Рауль, как ни старался сбросить мрачную озабоченность, овладевавшую им, не мог рассеяться, и в продолжение ужина веселость его была притворна и улыбка принуждена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142