ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Это он охраняет ту грязную лужу, в которой копошатся заговорщики... В этой луже мы и поймали первую рыбку, добрались до ее внутренностей и, как гаруспики Гаруспик — член этрусской коллегии жрецов, предсказывавший будущее главным образом по внутренностям жертвенных животных.
, по неблагоприятным знакам прочли, каким образом был отравлен патриций Менезий. Я сознательно употребил слово «рыбка», почтенные сенаторы, так как речь идет о человеке по имени Ихтиос, что по-гречески означает «рыба», он занимался сводничеством и содержал заведение с молодыми людьми, которых сдавал на время или покупал. Это именно он, Ихтиос, рассказал Сулле и тем, кто ему помогал раскрыть истину, о деталях интриги, которая привела к тому, что патрицию поднесли отравленный кубок...Гонорий, не переставая говорить, снова подошел к корзине с доказательствами и, вытащив оттуда еще один пергамент, развернул его.— Вот, — сказал он, — описание сцены признания сутенера Ихтиоса, при которой присутствовали ветераны Котий Исидор, Вентиллий Мелиа, Коллодий Цицио и, наконец, бывший легионер из Бельгийской Галлии Иможен. Они вместе подписали это признание, заверенное по моей просьбе нотариусом в той колонии, где они сейчас устраиваются и куда я выезжал, чтобы выслушать их показания о том, что им рассказал сутенер Ихтиос после разоблачения... "По приказу Палфурния, владельца школы гладиаторов, расположенной в Помпеях, которому я подчинялся все время, пока совершалось преступление против Менезия, я быстро доставил яд управляющему Патробию, надзиравшему за рабами во дворце Менезия. Недостойный Патробий передал этот яд музыкантше, игравшей на тамбурине, Эдилии, чтобы та подсыпала его в кубок, из которого обычно пил ее хозяин... Чтобы убедить ее это сделать, он сказал, что речь идет о любовном напитке, который пробудит в хозяине страсть к ней, из чего она, в свою очередь, сможет извлечь большую выгоду. Он убедил молодую девушку выпить то, что останется, чтобы напиток обязательно подействовал. Но понятно, что это было сделано лишь для того, чтобы она сама погибла и не смогла ничего рассказать о преступлении... "Вот, почтенные сенаторы, — заключил молодой адвокат, возвращая на место пергамент, — как управляющий предал доверие своего хозяина, отправив того на смерть, да так, что Сулла, уже бывший в тот вечер в Риме, ничего не смог сделать. Кроме единственного — поклясться, что найдет виновных. Это была роковая клятва, которая привела и его самого к смерти, объявленной на процессе, продемонстрировавшем поругание правосудия! Конечно, — продолжал Гонорий, — если бы я смог приволочь к вам Патробия, который исчез из дворца Менезия в ночь преступления и о котором больше никто не слышал, то, признаю, это было бы более убедительным доказательством, чем свидетельства бывших солдат, преданных Сулле, хотя трудно заподозрить в клятвопреступлении пятерых ветеранов, самым достойным образом исполнивших свой долг по отношению к Риму...Он передал свиток сенаторам, около которых остановился, затем продолжил свою речь:— Хорошо! Оставим письменные свидетельства. Некоторые из вас, уважаемые сенаторы, примут их к сведению, другие, озабоченные совершенством, не обратят на них внимания. Это меня не обескураживает, — громко произнес Гонорий. — Я как следует искал Патробия, и я клянусь, что не смог найти его следов... Тем не менее, когда я пытался его разыскать, я думал: а вот если бы ты, Гонорий, смог убедить самого Палфурния, этого жителя Помпеи, упомянутого Ихтиосом, называвшего его главным зачинщиком преступления, который после того, что совершил, не скрылся, а по-прежнему живет в этом прекрасном городе у подножия Везувия, ведет беззаботную жизнь в хорошо обставленном доме, окруженный слугами, вот если бы ты смог убедить его, говорил я сам себе, лично предстать перед лицом правосудия, это было бы замечательно, и дело было бы выиграно...Гонорий оглядел ряды сенаторов, сидевших на скамьях.— Я знаю, что многим из вас, почтенные сенаторы, это кажется смешным... Разве Палфурний согласится ускорить свою погибель, явившись сюда для признания в ужасных преступлениях? Это могло бы показаться абсурдным, если бы боги допустили оскорбление правосудия, а Фемида осталась безучастной к безжалостной судьбе, настигшей Менезия и Суллу...Он остановился, чтобы продолжить уже совсем другим тоном:— Видите ли, почтенные сенаторы, в самые тяжелые моменты этого расследования, когда я голодал, был избит, оставлен привязанным к дереву в лесу теми, кто пытался помешать мне выступить защитником на процессе Суллы, когда я обнаружил, что из дома вывезена вся обстановка, когда я вынужден был скрываться от преследований у почтенного торговца, испытывавшего ко мне жалость, я не переставал надеяться на богов... Я хотел верить в то, что они не потерпят больше преступлений и в конце концов станут на сторону жертв... Так вот! Уважаемые сенаторы, эта мысль, которая меня не покидала, оказалась верной. Так как наступил момент, когда я через знакомых, которых приобрел даже среди организаторов заговора, узнал, что люди, ради которых Палфурний совершил столько низких поступков, — и именно по этой самой причине, — собираются исключить его из числа живущих: хотят избавиться от живого свидетеля. Я сказал «низкие поступки», так как к отравлению Менезия надо добавить и изготовление ловким подделывателем бумаг, коим и является Палфурний, табличек, якобы найденных у финикийца Халлиля, которые убедили судей в виновности Суллы... Узнав эти ценные сведения, мне оставалось только отправиться в Помпеи и приехать туда раньше наемных убийц, посланных разделаться с Палфурнием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
, по неблагоприятным знакам прочли, каким образом был отравлен патриций Менезий. Я сознательно употребил слово «рыбка», почтенные сенаторы, так как речь идет о человеке по имени Ихтиос, что по-гречески означает «рыба», он занимался сводничеством и содержал заведение с молодыми людьми, которых сдавал на время или покупал. Это именно он, Ихтиос, рассказал Сулле и тем, кто ему помогал раскрыть истину, о деталях интриги, которая привела к тому, что патрицию поднесли отравленный кубок...Гонорий, не переставая говорить, снова подошел к корзине с доказательствами и, вытащив оттуда еще один пергамент, развернул его.— Вот, — сказал он, — описание сцены признания сутенера Ихтиоса, при которой присутствовали ветераны Котий Исидор, Вентиллий Мелиа, Коллодий Цицио и, наконец, бывший легионер из Бельгийской Галлии Иможен. Они вместе подписали это признание, заверенное по моей просьбе нотариусом в той колонии, где они сейчас устраиваются и куда я выезжал, чтобы выслушать их показания о том, что им рассказал сутенер Ихтиос после разоблачения... "По приказу Палфурния, владельца школы гладиаторов, расположенной в Помпеях, которому я подчинялся все время, пока совершалось преступление против Менезия, я быстро доставил яд управляющему Патробию, надзиравшему за рабами во дворце Менезия. Недостойный Патробий передал этот яд музыкантше, игравшей на тамбурине, Эдилии, чтобы та подсыпала его в кубок, из которого обычно пил ее хозяин... Чтобы убедить ее это сделать, он сказал, что речь идет о любовном напитке, который пробудит в хозяине страсть к ней, из чего она, в свою очередь, сможет извлечь большую выгоду. Он убедил молодую девушку выпить то, что останется, чтобы напиток обязательно подействовал. Но понятно, что это было сделано лишь для того, чтобы она сама погибла и не смогла ничего рассказать о преступлении... "Вот, почтенные сенаторы, — заключил молодой адвокат, возвращая на место пергамент, — как управляющий предал доверие своего хозяина, отправив того на смерть, да так, что Сулла, уже бывший в тот вечер в Риме, ничего не смог сделать. Кроме единственного — поклясться, что найдет виновных. Это была роковая клятва, которая привела и его самого к смерти, объявленной на процессе, продемонстрировавшем поругание правосудия! Конечно, — продолжал Гонорий, — если бы я смог приволочь к вам Патробия, который исчез из дворца Менезия в ночь преступления и о котором больше никто не слышал, то, признаю, это было бы более убедительным доказательством, чем свидетельства бывших солдат, преданных Сулле, хотя трудно заподозрить в клятвопреступлении пятерых ветеранов, самым достойным образом исполнивших свой долг по отношению к Риму...Он передал свиток сенаторам, около которых остановился, затем продолжил свою речь:— Хорошо! Оставим письменные свидетельства. Некоторые из вас, уважаемые сенаторы, примут их к сведению, другие, озабоченные совершенством, не обратят на них внимания. Это меня не обескураживает, — громко произнес Гонорий. — Я как следует искал Патробия, и я клянусь, что не смог найти его следов... Тем не менее, когда я пытался его разыскать, я думал: а вот если бы ты, Гонорий, смог убедить самого Палфурния, этого жителя Помпеи, упомянутого Ихтиосом, называвшего его главным зачинщиком преступления, который после того, что совершил, не скрылся, а по-прежнему живет в этом прекрасном городе у подножия Везувия, ведет беззаботную жизнь в хорошо обставленном доме, окруженный слугами, вот если бы ты смог убедить его, говорил я сам себе, лично предстать перед лицом правосудия, это было бы замечательно, и дело было бы выиграно...Гонорий оглядел ряды сенаторов, сидевших на скамьях.— Я знаю, что многим из вас, почтенные сенаторы, это кажется смешным... Разве Палфурний согласится ускорить свою погибель, явившись сюда для признания в ужасных преступлениях? Это могло бы показаться абсурдным, если бы боги допустили оскорбление правосудия, а Фемида осталась безучастной к безжалостной судьбе, настигшей Менезия и Суллу...Он остановился, чтобы продолжить уже совсем другим тоном:— Видите ли, почтенные сенаторы, в самые тяжелые моменты этого расследования, когда я голодал, был избит, оставлен привязанным к дереву в лесу теми, кто пытался помешать мне выступить защитником на процессе Суллы, когда я обнаружил, что из дома вывезена вся обстановка, когда я вынужден был скрываться от преследований у почтенного торговца, испытывавшего ко мне жалость, я не переставал надеяться на богов... Я хотел верить в то, что они не потерпят больше преступлений и в конце концов станут на сторону жертв... Так вот! Уважаемые сенаторы, эта мысль, которая меня не покидала, оказалась верной. Так как наступил момент, когда я через знакомых, которых приобрел даже среди организаторов заговора, узнал, что люди, ради которых Палфурний совершил столько низких поступков, — и именно по этой самой причине, — собираются исключить его из числа живущих: хотят избавиться от живого свидетеля. Я сказал «низкие поступки», так как к отравлению Менезия надо добавить и изготовление ловким подделывателем бумаг, коим и является Палфурний, табличек, якобы найденных у финикийца Халлиля, которые убедили судей в виновности Суллы... Узнав эти ценные сведения, мне оставалось только отправиться в Помпеи и приехать туда раньше наемных убийц, посланных разделаться с Палфурнием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183