Он играл сердито и без системы; кроме него и шведа играли еще человек пять, изредка ставивших по маленькой. За игрой было нелегко следить; ввиду этого крупье, сидевший на возвышении, наклонялся вперед, опершись подбородком на руку, а увлеченные зрители сгрудились вокруг играющих.
Игра в «фаро» для большинства — книга за семью печатями. Счастлив тот, кто никогда не пытался разрешить ее тайны и не играл по «беспроигрышным» системам.
Игра эта требует от настоящего игрока опыта, ловкости и уравновешенности. Банкомет одновременно должен сдавать карты и следить за меняющимися ставками, разбираться в аккуратно сложенных чеках и подсчитывать выигрыш и проигрыш с молниеносной быстротой.
Безошибочная машинная точность Кида в этом трудном деле создала ему славную репутацию. Он сдавал карты молчаливо и мрачно, скользя по ним длинными белыми пальцами.
Он был так занят игрой, что не заметил движения в толпе, вызванного появлением нового лица, близко подошедшего к нему и ставшего позади него.
Наконец он прочел на лицах людей, сидящих напротив него, удивление и увидел, что игрок-еврей уставился маленькими черными глазами на кого-то и расплылся в восхищенную улыбку. Швед Сэм также смотрел мимо него из-под нависшей на глаза шевелюры, неуверенно трогая расстегнутую фланелевую рубашку в том месте, где полагалось быть воротничку. Стоявшие вокруг мужчины смотрели на новоприбывшего кто с удивлением, а кто и с приветливой улыбкой.
Бронко быстро оглянулся и чуть не поперхнулся, правда, только на мгновение. Позади него стояла девушка — так близко, что кружево ее платья касалось его рукава. Он уронил карту из колоды, которую он как раз тасовал, потом кивнул девушке и спокойно сказал, нагибаясь, чтобы поднять карту:
— Здравствуйте, Черри.
Она не отвечала и продолжала рассматривать ставки.
«Что за женщина!» — подумал он.
Она была среднего роста, хорошо сложена, с высоким бюстом и длинной талией; ее изящную фигуру облегало прекрасно сшитое платье. У нее было продолговатое лицо, довольно большой рот, темно-синие большие глаза с длинными шелковистыми ресницами. Тускло-золотистые волосы ее волнами ниспадали на уши, а улыбка ее, от которой на щеках образовывалось множество ямочек, открывала ряд блестящих зубов. Удивительнее всего в этом лице было выражение чистейшей девичьей невинности. Кид неловко стасовал карты и положил их в машинку. Вдруг женщина заговорила:
— Пустите меня на ваше место, Бронко.
Мужчины удивленно переглянулись, еврей ухмыльнулся, а крупье выпрямился на своем стуле.
— Не советую. Игра тяжелая, — сказал Кид.
Но она приказала ему властным тоном:
— Ну, скорее. Пустите меня.
Бронко встал, и она села на его место, подобрала платье, сняла перчатки и поправила бриллиантовые кольца на руках.
— Что за черт, — резко крикнул крупье. — Вы пьяны, Бронко. Уходите отсюда немедленно вниз.
Она медленно повернулась в его сторону. Черты ее лица потеряли невинное выражение, и большие глаза грозно загорелись. В ее лице произошла какая-то перемена: оно в одну секунду огрубело, веки ее презрительно опустились и губы злобно передернулись.
— Выбросьте его вон, Бронко, — сказала она тоном, каким хозяин обращается к своему рабу.
— Не беспокойтесь, — сказал Кид крупье. — Она куда лучший банкомет, чем я. Это Черри Мэллот.
Не обращая внимания на любопытные взгляды, вызванные этим заявлением, девушка принялась за дело. Ее красивые, холеные руки так и летали над столом. Она быстро и безошибочно сдавала карты с ловкостью человека, с юности привыкшего к этому делу, и орудовала фишками теми особыми жестами, которые приобретаются только долгим опытом.
Присутствующие заметили, что она ни разу не повернула головы в сторону чеков, но когда следовало платить, протягивала руку и брала соответствующую пачку, причем каждый раз безошибочно брала именно ту сумму, которая ей была нужна. Это считается идеалом профессиональной ловкости, и Бронко Кид радостно улыбался, видя всеобщее удивление, начиная с крупье и кончая всеми присутствующими, и слыша замечания мужчин, влезших на стулья и столы для того, чтобы получше разглядеть женщину-банкомета.
Она метала банк около двадцати минут, пока комната не переполнилась выше всякой меры, причем крупье ни разу не удалось поймать ее на промахе.
Гленистэр вошел в гостиницу и протолкался в театр. Он был недоволен и сосредоточен и молча прошел мимо окликавших его знакомых.
— Что сегодня с Гленистэром? — спросил один из присутствующих. — Он какой-то странный.
— Разве вы не знаете? У него отняли «Мидас». Он страшно расстроен.
Девушка вдруг встала, не кончив сдачу.
— Не останавливайтесь, — сказал Кид, в то время как вокруг стола раздался недовольный ропот. Но она отрицательно покачала головой, со скучающим видом натянула перчатки, встала и смешалась с толпой.
На нее смотрели многие, но мало кто приветствовал. Она ни с кем не разговаривала; в ней чувствовалось какое-то достоинство, которое ограждало от каких бы то ни было посягательств толпы.
Внезапно она остановила лакея и стала его о чем-то расспрашивать.
— Он наверху в ложе, в галерее, — ответил лакей на ее вопрос.
— Один?
— Да, по крайней мере только что был один. Может, теперь к нему влез кто-нибудь.
Минуту спустя Гленистэр, наблюдавший сверху за залом, был выведен из мрачной задумчивости звуком захлопнувшейся двери ложи и шелестом шелковых юбок.
— Уходите, пожалуйста, — сказал он, не поворачиваясь. — Я не нуждаюсь в обществе.
Не получив ответа, он опять заговорил.
— Я пришел для того, чтобы посидеть в одиночестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76