От этой мысли блаженное тепло разлилось по всему его телу, подвергая искушению вообще отказаться от обеда и сразу же перейти в смежную спальню. Однако своевольному телу не удалось взять верх над разумом, который убедительно советовал насколько возможно продлить этот тщательно спланированный вечер и сполна насладиться каждым его мгновением.
Бьянка обратила внимание на изысканно сервированный стол на возвышении в углу комнаты, напоминающей беседку, увитую цветущим жасмином. Белые цветки выглядели совсем как настоящие, и Бьянка хотела, прикоснуться к ним, но вовремя спохватилась.
— Можете потрогать — они настоящие. Бабушка любила жасмин, и я держу здесь эти цветы в память о ней.
Еще две недели назад Бьянка не могла бы допустить и мысли, что Йен Фоскари, граф д'Аосто, холодный и неприступный, как каменное изваяние, способен на такой сентиментальный поступок. Она внимательно следила за тем, как он отломил пышное соцветие от стебля и приколол ей на лиф платья. Ее грудь обдало жаром от его нечаянного прикосновения, и Бьянка невольно подумала о том, не слишком ли он голоден, чтобы отказаться от обеда. Но прежде чем она успела предложить ему это, он указал ей на скамью с противоположной стороны стола.
Великолепное фамильное серебро Фоскари сверкало на белоснежной скатерти в свете пятидесяти свечей, расставленных в нишах по всей комнате. Словно повинуясь телепатическому приказу господина, вошли лакеи: один с графином вина и двое других с серебряными супницами, из-под крышек которых струился аппетитный пар. Они беззвучно поставили все это на стол и удалились так же быстро и неприметно, как появились. Йен разлил искрящееся золотистое вино в бокалы, затем положил что-то перед Бьянкой.
Это оказалась коробочка с инициалами личного ювелира Фоскари, выгравированными на крышке. Бьянка уже видела похожую, в которой Йен преподнес Туллии изумрудные серьги в качестве платы за ее услуги. Отвращение и ярость, хлынувшие ей в душу при виде коробочки, сменились печалью. Она решительно оттолкнула ее и грустно вымолвила:
— Я не могу принять этого, милорд.
У Йена было ощущение, что его ударили кинжалом в сердце. Бьянка не просто отвергала его подарок, она выражала явное презрение к нему. — Что это значит? Почему?
— Черт побери, Йен, я влюбилась в вас, а вы обращаетесь со мной как с одной из своих шлюх!
Йену показалось, что он ослышался.
— По-вашему, если я делаю вам подарок, то обращаюсь с вами как со шлюхой?
— Да, — решительно кивнула она. — Вы хотите откупиться от меня этим подарком, потому что не желаете дать мне то, что гораздо ценнее и важнее. Вы хотите подменить этим свои чувства — доверие, привязанность, любовь…
Настал подходящий момент, чтобы сказать, что он считает ее невиновной, что полностью доверяет ей, что его привязанность к ней с каждым днем становится все сильнее, но Йен был слишком растерян и огорчен из-за того, что его сюрприз не удался. К тому же Бьянка встала из-за стола и собралась уходить.
Граф схватил ее за руку и насильно усадил обратно, после чего снова поставил перед ней коробочку.
— Откройте, — приказал он.
Бьянка упрямо покачала головой. Тогда Йен развернул ее к себе и заговорил. Его голос прозвучал мягче:
— Прошу вас, Бьянка, откройте.
Не его слова, но взгляд человека, поставившего на карту все, чем владеет, а может, и саму жизнь, заставил ее уступить. Она приподняла крышку.
То, что она увидела внутри, повергло ее в состояние восторженного шока и одновременно раскаяния.
— Как они прекрасны! — сказала она, вынимая отцовские ножницы — отремонтированные и заточенные — из зеленого бархатного чехла. — Йен, как я могу отблагодарить вас?
В ее глазах светилось обожание, и Йену не нужно было больше никакой благодарности… или почти никакой. Он откашлялся, взглянул на Бьянку и произнес:
— Не хотите супа?
— Вы неотразимо великолепны! — как ему показалось, ответила Бьянка.
— Это тыквенный суп, — продолжал он, как будто Бьянка ничего не сказала.
— Мое сердце бьется быстрее каждый раз, когда вы прикасаетесь ко мне, — отозвалась она, как будто не слыша его.
— Его лучше есть горячим, — бесстрастно гнул свою линию Йен.
— Вы — все, о чем я мечтала в жизни, — вторила ему она.
— Бульон с легким привкусом корицы, — вымолвил он и отвернулся, чтобы Бьянка не видела выражения его лица и не заметила, что в уголках его глаз скопилась нежданная влага.
— Я думаю, что вы — самый прекрасный из живущих людей. — Бьянка придвинулась ближе.
— Попробуйте суп с миндалем. — Он протянул ей небольшую миску.
— Йен Фоскари, я люблю вас, — прошептала она и поцеловала его руку.
На этот раз ошибки быть не могло. Она произнесла эти слова. Она любит его. Миндальные орехи полетели на пол с грохотом, которого никто за столом не услышал: сердце Бьянки билось слишком часто и громко, в ушах у Йена звенели ее слова. Он прижался губами к ее губам, чтобы не дать улетучиться невесомому чувству и запечатлеть его в своей душе. Никогда в жизни он не ощущал себя таким счастливым.
Стол стал вдруг досадной помехой их стремительному движению навстречу друг другу. Йен прихватил со стола графин вина и пару бокалов и кивнул Бьянке в сторону двери в глубине.
Запах жасмина почти не ощущался в другой комнате, зато здесь витал терпкий аромат мускуса, который вполне соответствовал обстановке. На каждой стене восьмиугольной комнаты были изображены любовные пары в самых затейливых позах, сулящих, по всей видимости, необычайное наслаждение. Бьянка испытала величайший соблазн рассмотреть их как следует, но пальцы Йена, впившиеся ей в плечо, напомнили о существовании других соблазнов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102