Но она стояла как вкопанная и наблюдала, как Эрик достал огромный носовой платок, торчавший из кармана, и поднес к лицу.
— Нет, Эрик… — Хани невольно шагнула вперед.
Румяна с губ смешались с белилами на лице, исчезла огромная бровь. Хани беспомощно наблюдала, как Эрик слой за слоем стирал грим.
Это было как маленькое убийство.
У Хани начало пощипывать в глазах, но она изо всех сил боролась со слезами. С каждым движением руки клоун исчезал. Хани сказала себе, что эту утрату она должна пережить. Она уже оплакивает потерю одного близкого человека, и хуже уже быть не может. И слезы хлынули из глаз.
Он уничтожал себя собственными руками; закончив свое черное дело, бросил на пол перепачканный платок и посмотрел Хани в глаза.
На лице и ресницах остались следы грима, но в облике уже не было ничего комического. Ей открылось знакомое лицо — сильное, прекрасное, невыразимо печальное. Хани поняла, что Эрик предстал перед ней таким беззащитным, каким не рискнул бы показаться ни перед кем на свете, и это наполнило ее страхом.
— Зачем ты это сделал? — прошептала она.
— Хотел, чтобы ты меня увидела.
Такого откровенного истосковавшегося взгляда Хани никогда прежде не встречала и в тот же момент поняла, что он разобьет ей сердце так же, как и Дэш. Но даже после этого Хани была не в силах уйти. Все ее предположения о нем оказались неверными, и она поняла, что никогда не освободится от него, не узнав его тайны.
— От кого ты скрываешься?
Эрик посмотрел на нее затравленно:
— От самого себя.
— Не понимаю.
— Я гублю людей. — Он говорил так тихо, что Хани его едва слышала. — Ни в чем не виноватых.
— Я не верю тебе! Никогда не встречала человека, который был бы так добр с детьми. Ты словно читаешь их мысли, когда с ними разговариваешь.
— Они нуждаются в защите! — Его крик разорвал тишину комнаты.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Дети — то подлинное и безупречное, что есть в этом мире, и они нуждаются в защите!
Эрик начал нетерпеливо расхаживать по комнате, которая сразу стала для него маленькой и тесной. Когда он вновь заговорил, слова хлынули потоком, словно их сдерживали долгие годы:
— Хочу, чтобы было место, где всех детей можно оградить от страданий. Где нельзя разбиться на машине, заболеть, где никто их не обидит. Место, где нет острых углов и даже нет пластыря, потому что он никому не нужен. Мне хотелось бы создать место, где смогли бы жить все нежеланные дети. — Он остановился, глядя в пространство. — И я ходил бы там в костюме клоуна и веселил всех. И светило бы солнце, и зеленела трава! — Его голос перешел в шепот. — Дожди бы выпадали только ласковые, без грозы. А мои руки были бы так широки, что я смог бы обнять каждого, кто еще слишком мал, хрупок, беззащитен.
У Хани на глаза навернулись слезы.
— Эрик…
— Там были бы и мои дочери. Там, посередине, где до них не смогло бы добраться никакое зло.
Все дело было в детях. Эрик обнажил перед ней душу, и Хани поняла — все, что томило его, что привело на край пропасти, было связано с его детьми.
— Почему же ты не с ними?
— Их мать не позволяет мне с ними видеться.
— Но почему она так жестока?
— Потому что думает… — Рот Эрика искривился. — Она не позволяет мне быть рядом с ними, потому что считает, что я совратил их.
Мозг Хани не смог воспринять сорвавшееся с его губ слово.
— Совратил их?
Эрик говорил, не разжимая губ, каждый звук был для него пыткой:
— Она считает, что я домогался своих дочерей. — Он как будто мгновенно состарился, в глазах его застыла безнадежность.
Ошеломленная, Хани смотрела, как Эрик повернулся и вышел из «Загона». Раздался звук его шагов по деревянным ступенькам крыльца, а затем наступила тишина.
Хани продолжала смотреть в пустой дверной проем. Она все пыталась осознать то, что сказал ей Эрик. В мозгу Хани всплывали старые газетные истории о вожатых скаутов, учителях, священниках — людях, якобы любивших детей, но на самом деле растлевавших их. Но ее сердце отвергало возможность того, что Эрик мог быть одним из таких людей. Хани во многих вещах сомневалась в своей жизни, но ничто на земле не смогло бы ее убедить, что Эрик Диллон — в любом из своих обличий — мог умышленно нанести ребенку вред.
Хани бросилась вслед за ним. День подходил к концу, и небо испещрили багровые, пурпурные и золотистые полосы заката. Эрик исчез. Хани побежала сквозь заросли деревьев к озеру, но ни на размытом берегу, ни на осыпающейся дамбе никого не было. На мгновение Хани растерялась, а затем что-то внутри подсказало ей, где найти Эрика.
Обойдя деревья, Хани увидела Эрика Диллона, взбиравшегося на верхнюю площадку «Черного грома». Несмотря на всю свою неприязнь к горкам, он инстинктивно выбрал то же место, что так неумолимо влекло и ее. Люди всегда стремятся к вершинам, когда им нужно прикоснуться к вечности.
Эрик стремительно взбирался наверх, и цвета его рубахи и штанов в горошек смешивались с яркими красками заката. Хани понимала его желание, потому что и сама не раз совершала такие восхождения, но она почувствовала, что не должна сейчас оставлять Эрика одного.
Присобрав пышный тюль юбки вокруг ног и заправив по возможности всю лишнюю материю за пояс платья, Хани тоже полезла наверх. Она взбиралась здесь десятки раз, но никогда прежде на ней не было пяти ярдов белого тюля, делавшего движения такими неуклюжими. На полпути к Эрику Хани оступилась. Едва не сорвавшись, она тихонько чертыхнулась.
Этот звук привлек внимание Эрика, и Хани услышала его встревоженный голос:
— Ты что, с ума сошла? Спускайся вниз! Ты можешь сорваться!
Не обращая внимания на его слова, Хани, держась одной рукой, снова заправила другой рукой юбку за пояс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147