Оно было таким…
— Женственным?
— Вот-вот. Именно таким. Дурацким! И легкомысленным.
— Нет чтобы прислать нечто из колючей проволоки и бритвенных лезвий.
— И вовсе не смешно.
— Ну и что же вы сделали с подарком?
— Я все запаковала и вернула ей.
Впервые за этот день он показался раздосадованным:
— И зачем же вы так сделали? Мне казалось, мы уже решили, что вы откажетесь от своих замашек.
— Но я же не швырнула в нее свертком!
— Как это мило с вашей стороны.
— Я только сказала, что ценю ее благородный жест, но принять подарок не могу, потому что ничего не дарила на ее день рождения.
— А уж потом швырнули в нее свертком.
Она усмехнулась:
— Дэш, я же исправилась! По-моему, все вышло очень прилично.
Он захохотал, потом поднял руку, и на мгновение ей показалось, что сейчас он взъерошит ей волосы, как делал это Джейн Мэри. Но рука его опустилась, и он пошел поговорить со своим конюхом.
Дэш выбрал для нее одну из полукровок, покладистую кобылу, зная, что Хани неопытна в верховой езде, себе же взял норовистого араба. Они поехали между холмов, солнце грело ей голову, и она чувствовала себя на вершине счастья. Дэш сидел в седле чуть ссутулившись, как человек, более привычный передвигаться верхом, нежели шагать по земле. Так они скакали некоторое время в доверительном молчании, пока ее потребность поговорить не одержала верх.
— Как здесь красиво! А сколько у вас земли?
— Она вся была когда-то моей, но потом налоговое управление отхватило изрядный кусок. Очень скоро эта земля станет частью Национального заповедника Санта-Моники. — Он указал куда-то в сторону каньона с отвесными скалами, протянувшегося справа ют них. — Здесь проходила северная граница моей территории, а вон тот ручей, впереди обозначал ее западный край. Летом он пересыхает, но сейчас по-настоящему красив.
— Но все равно у вас же еще много осталось.
— Как вам сказать. Думаю, сколько бы земли человек ни имел, ему всегда будет мало.
— Вы росли на ранчо?
— Где я только не рос!
— Ваша семья много разъезжала?
— Не совсем так.
— Что вы имеете в виду?
— Ничего особенного.
— Вам самому пришлось много поездить?
— Я уже сказал.
— Но вы же ничего не сказали.
— Так оно и есть.
Он уставился на линию деревьев, росших вдоль ручья. Хани внимательно всмотрелась в его профиль, отметив глубоко посаженные глаза и орлиный нос, высокие скулы и квадратную челюсть. Сейчас он сильно походил на монумент какому-нибудь национальному герою.
Все еще глядя вдаль, он наконец произнес:
— Я живу своей жизнью, Хани. И мне не по душе мысль, что она может стать достоянием всего света.
Она посмотрела на свои руки, лежавшие на передней луке седла.
— Вы думаете, что я все расскажу сценаристам, да?
— Насколько мне известно, такое уже бывало.
— Я и не собиралась им ничего рассказывать. Но просто во мне столько всего накопилось, а у меня нет никого, с кем можно было бы поделиться.
— То, что вы делаете, — это ваше дело, но мои дела касаются меня одного.
— Например, ваши отношения с Лизой.
— Вот именно.
— Да ведь Лиза просто молится, чтобы я рассказала сценаристам, как застала вас вдвоем в пикантной ситуации. — Лиза — девушка самолюбивая.
Она вздохнула:
— Ничего я не расскажу.
— Посмотрим.
Его недоверие рассердило Хани. То, что она когда-то рассказала пару вещей этим писакам, вовсе не значит, что она сплетница.
— Вы ее любите? — спросила Хани.
— Нет, черт побери, нет. Я ее не люблю.
— Так зачем же…
— Господи, Хани, в мире существует такое занятие, как секс для удовольствия.
Он отвернулся, и Хани стало интересно, удалось ли ей и в самом деле поставить его в неловкое положение.
— Это я понимаю. Я просто подумала…
— Вы подумали, что я слишком старый для этого. Угадал? Так вот, ставлю вас в известность, что мне всего сорок один год.
— Вы такой старый?
Голова у него дернулась, и она улыбнулась. Его раздражение улеглось. Хани залюбовалась причудливо раскинувшимися горами. Ее кобыла радостно заржала и повела головой.
— Хотите, Дэш, я сейчас же поклянусь, что все сказанное вами останется во мне?
— Хани, я ценю вашу искренность, но…
— Но вы не уверены, что я сдержу слово. Похоже, я это заслужила. Дело в том… если бы у меня был хоть кто-то, с кем можно было поговорить, мне не пришлось бы все время выворачивать душу перед сценаристами.
— Это уже начинает сильно смахивать на подкуп!
— По мне, так можете считать это чем угодно. Дэш тяжело вздохнул:
— Послушайте, мне кажется, вы чересчур любите поговорить, а у меня явная склонность к тишине.
— Должно быть, трудновато вам приходилось быть женатым на тех женщинах!
— Да по сравнению с вами они просто немые.
— Нашим писакам наверняка будет интересно послушать про вас с Лизой.
— Хани!
— Что?
— Напомните мне, что я должен поджарить ваши тылы.
— Вы уже делали это. Не думайте, что я позабыла.
Было уже три часа, когда они вернулись к амбару, дали лошадям остыть и передали конюху. Дэш проводил ее к машине, стоявшей вблизи масляного радиатора, частично скрытого живой изгородью из кустов жимолости. Хани так не хотелось, чтобы этот день кончался! Ей была просто невыносима мысль вновь окунуться в бесконечное нытье домочадцев. Тут в животе раздалось урчание, и она почувствовала прилив вдохновения.
— Дэш, а вам когда-нибудь приходилось испытывать страстное желание поесть домашних пирогов? Таких толстых и пышных — разломишь один, а из него вырывается струйка пара! А масло прямо-таки тает в его золотисто-желтой начинке. Потом наберешь немного теплого кленового сиропа.
— Я знал, что у вас скверный характер, Хани, но даже представить не мог, что вы вдобавок еще и садистка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147