Графиня именно так поняла ее и, подойдя к Ладивьон, спросила:
— Печати епископа у вас?
— Да, мадам.
— Хорошо ли вам знаком почерк епископа, чтобы его скопировать?
— Я попробую.
— Но это не все. Нам понадобятся и другие документы, для коих будет полезна печать графа Робера Второго. Вы ее достанете.
— Где я ее возьму?
— Вы поедете в Артуа, и все, что вы потребуете, вам будет там дано. Вы отыщете человека, хранящего эту печать, он будет рад получить за нее хорошую цену.
— Но вы гарантируете мне, мадам, что я не подвергаюсь никакому риску?
— Доверьтесь мне. Кстати, что бы ни случилось, ни в чем не признавайтесь. А теперь скажите, могу ли я рассчитывать на вас?
— Приказывайте.
— Вы отправитесь завтра и вернетесь, как только раздобудете печать графа.
— Я поеду завтра.
— Сразу же по возвращении вы дадите знать графу Артуа, что вы в Париже.
Ладивьон задумалась и промолчала.
— Вы меня слышите? — спросила Жанна. — Уж не думали ли вы сейчас о том, чтобы бежать, когда окажетесь в Артуа; это будут пустые хлопоты, ибо всюду — и вдали и вблизи — наших врагов настигнет кара.
Ладивьон вздрогнула, как всегда бывает с тем человеком, чью самую потаенную мысль разгадали.
— Я ваша рабыня, — ответила она, — и готова исполнить все, что вы изволите приказать.
— Прекрасно, — сказала Жанна. — На сегодня я хочу от вас только этого. Когда вернетесь, мы займемся всем остальным. До скорой встречи.
Ладивьон склонилась в поклоне, а Жанна вышла. Оставшись одна, Ладивьон прошла в другую комнату, где находился ее муж и сказала:
— У меня только что побывала женщина, которая сделает меня богатой или отправит на костер.
И рассказала мужу о своем разговоре с Жанной де Валуа. Наутро Ладивьон, как и обещала, выехала из Парижа. Вернувшись к себе, Жанна де Валуа позвала Робера и сообщила о принятых ею мерах.
— Так как мой брат обязательно желает получить доказательства, — сказала она, — мы ему их предоставим.
— А эта женщина обещала повиноваться вам? — спросил Робер.
— Не волнуйтесь. Бывают такие обещания, которые усмиряют самых строптивых. Через неделю она вернется с печатью вашего деда Робера Второго.
— Ну что ж, отлично, — ответил граф. — Богу угодно, чтобы нам выпала удача! Но я сомневаюсь.
— Почему же?
— Потому что мы уже трижды терпели неудачу и это дело кажется мне окончательно проигранным.
— Но что может случиться?
— Король может узнать, что документы поддельные.
— Кто ему скажет об этом?
— Эта женщина: она признается во всем в тот день, когда его светлость Филипп, чтобы заставить ее заговорить, пообещает ей то же, что обещали вы, дабы она вам повиновалась.
— Я никогда не видела вас столь осмотрительным, Робер, — не без презрения заметила Жанна, — и неужели вы больше не тот Робер, кого я знала? Зачем надо было множество раз браться за это дело, чтобы впадать в отчаяние теперь, когда у него больше всего шансов на успех? Разве вы забыли, что мой брат сказал мне: «Предоставьте одно, самое малое доказательство, и графство будет отдано вам»? Разве он мог открыто посоветовать мне подделать эти документы, если бы их не существовало? Нет. Но он дал мне понять, что не будет слишком щепетилен в отношении происхождения и подлинности документов, которые я ему передам. Ему нужно лишь одно: эти документы должны быть, и тогда он будет иметь право объявить, что считает необходимым смириться с очевидностью. Кстати, Робер, вы превратно истолковываете мои слова. Кто вам говорит, что этих бумаг нет? Эта женщина сначала отрицала, что они существуют, а затем пообещала мне отдать их. Отрицала, вероятно, потому, что хотела продать их подороже. Поступайте подобно мне, будьте уверены, что она отыщет в бумагах епископа Тьерри доказательства, необходимые нам, и ждите, — нет, я не скажу без страха, ибо такой человек, как вы, страха не испытывает, — ни на миг не сомневаясь в успехе этой попытки.
— Вы ошибаетесь, Жанна, я боюсь, — подойдя к жене, возразил Робер, — хотя и не за себя, ибо меня закалили борьба и война, а за вас и наших двоих детей. Ведь если короля рассердит эта ложь, а мы прекрасно знаем, что совершаем подлог, за вину супруга и отца он покарает жену и детей. Вот что меня страшит, Жанна.
— Но вы не правы, — упорствовала Жанна. — Король — мой брат, а вы один из тех, кому он обязан короной. В тот день, когда он захочет обрушить на нас кару, два голоса посоветуют ему явить снисхождение и заглушат голос справедливости: это голос крови и голос выгоды. Кстати, повторяю вам, что мы всего не знаем. Аррасский епископ умирает; он был советником графини Маго и любовником этой Ладивьон. Последняя наследует все его бумаги. Мы спрашиваем у нее, нет ли среди этих бумаг актов, подтверждающих наши права на Артуа, обещая щедро за них заплатить. Эта женщина отдает их нам, а мы выплачиваем ей вознаграждение. Бумаги подложные, но тем хуже для нее. В дело вмешивается суд, но наше право заявить, что нас обманули. Добиться этого совсем просто смогли бы никому не известные наследники, а уж тем более потомок Людовика Святого и сестра Филиппа Шестого.
— Ex labris feminae spiritus note 1, как гласит Писание, — ответил Робер, — и да свершится воля ваша, Жанна.
— Прекрасно, ваша светлость. Будьте мужественны, и наступит день праздника для нас и жителей Артуа, когда мы вместе возвратимся в наше древнее графство.
Глаза Робера засверкали радостью при этом обещании, и начиная с того дня он больше не испытывал ни страха, ни раскаяния.
Вскоре вернувшаяся в Париж Ладивьон сообщила графине о своем приезде. Жанна сама отправилась к ней, ибо не желала, чтобы люди видели, как Ладивьон переступает порог ее дома, но направилась к ней как принцесса королевской крови, не желающая быть узнанной, то есть ночью, одна и скрыв под вуалью лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89