— Умоляю вас, графиня, не проклинайте меня! — заклинал король. — Сколь бы ни были велики ваши муки, я страдаю гораздо сильнее.
Дыхание Алике участилось; жизнь, что еще билась в ней, сделала резкое усилие, после чего графиня с тусклыми глазами и зловеще-бледным лицом застыла в неподвижности, которую можно было бы принять за смерть, если бы не слышалось, как прерывистое дыхание приоткрывает побелевшие губы умирающей.
Так прошел час, ставший часом скорби.
Алике страдала только телом, а ее душа, что еще дышала на устах, казалось, каждое мгновение была готова отлететь в небеса.
Король, подавленный горем и воспоминаниями, выглядел мрачнее и отчаяннее, чем больной, перед кем раскладывают инструменты для мучительной операции.
Наконец Алике в последний раз произнесла имя своего мужа, сжала руку короля и испустила дух.
Но смерть не исказила черты ее лица, оно, наоборот, утратило последние следы предсмертных мук; ее рот приоткрылся, словно драгоценный сосуд, из которого вылетел последний аромат, а бледность щек, гармонирующая с белым платьем, придавала Алике вид мертвой невесты, отправляющейся на обручение к Богу.
Бог, без сомнения, внял ее молитве, ибо лицо ее озарила полная безмятежность. Алике оставалась такой прекрасной, что казалось, будто душа ее отправилась к Богу только вестницей чего-то, и что тело ждет, готовое принять ее снова, после исполнения некоей таинственной миссии. И так она была прекрасна, что Эдуард никак не мог на нее наглядеться и не верил, что эти уста, на которых он столько раз видел улыбку, уже не раскроются в вечной улыбке.
Яркие лучи солнца заливали комнату, освещая белое и девственно-чистое ложе умершей. В парке распевали птицы, как будто душа Алике, отлетая к небу, разбудила уснувший хор их голосов.
Король вышел из комнаты, спустился в сад и нарвал огромные охапки цветов. Потом он снова поднялся наверх.
Когда он вошел в комнату, ему почти почудилось, будто она сейчас с ним заговорит. Но ничто не изменилось, и лишь беглые тени от дрожащих листьев деревьев по-прежнему играли на невозмутимом лице прекрасной покойницы.
Король снова опустился на колени и, положив на ложе сорванные им цветы, сказал:
— Ангел, прими эти лилии и розы; они менее чисты и белы, чем твоя душа, душа, в которой я хотел бы заточить мою любовь и найти прибежище моему сердцу, прими благоговейное приношение вечного моего отчаяния.
Потом Эдуард, склонившись над ложем Алике, запечатлел на ее лбу прощальный поцелуй и, взяв колокольчик, громко позвонил.
Появился слуга.
— Графиня Солсбери скончалась, — объявил король и ушел, повергнув в изумление всю прислугу замка.
Король не пожелал уехать и остался на похоронах любимой женщины. Он вернулся в покои, что занимал много раз, когда граф еще жил в замке.
Солнце, которое Алике больше не приведется видеть, скрылось за горизонт, и, поскольку она всегда выражала желание покоиться на холме, что высился над замком, один из прежних служителей короля отправился за могильщиками.
Вечером в замок вошли трое мужчин.
Король слышал их шаги и, выйдя в коридор, подошел к двери комнаты, за которой покоилась умершая.
Тело Алике покрыли саваном; лицо ее скрывала белая вуаль, доходившая до самых ног.
Один из трех мужчин вошел в комнату, сделав остальным знак удалиться. Тот, кто остался в комнате усопшей (Эдуард следил за каждым его движением), подошел к ложу.
Он приподнял саван, укрывавший Алике, и, опустившись на колени, прочитал молитву, после чего поцеловал покойницу в лоб.
— Да падет позор и проклятие на твоего убийцу! — шептал этот человек. — Мир и прощение твоей душе, несчастная мученица!
Услышав этот голос, король вздрогнул.
Человек стоял спиной к двери и, следовательно, к царственному зрителю этой сцены.
Когда тот, кто проник в замок под видом могильщика, снова прикрыл саваном тело графини и вышел из комнаты, Эдуард, по-прежнему прячущийся за дверью, прошептал, увидев его лицо:
— Граф!
Граф был совсем не тот, каким его знал король; никто не узнал бы его в этом мрачном человеке с поседевшими волосами, впалыми щеками и длинной бородой.
Король закрыл руками глаза, как делает человек, думающий, что он еще под властью сна, а когда открыл их снова, призрак уже исчез.
Тут в комнату Алике вошли другие могильщики.
Король последовал за ними.
— Где ваш товарищ? — спросил он.
— Он ушел, — ответил один из них.
— И не вернется?
— Нет.
— Кто этот человек? Тоже могильщик?
— Не думаю.
— Тогда почему он пришел вместе с вами?
— Уже давно он бродит по округе, а сегодня, когда узнал, что графиня умерла, пришел ко мне и предложил помочь при погребении. Он сунул мне горсть золотых монет, и я подумал, что не должен отказывать ему в этой просьбе.
— Ладно, — сказал король. — И где он теперь?
— Я не знаю.
Король подбежал к окну и при свете луны увидел тень, отдалявшуюся от замка; она остановилась на несколько мгновений, чтобы оглянуться, и скрылась в ночи.
— Это был он, — прошептал король.
Ив глубоком раздумье пошел к себе в покои. Переступая порог, король услышал первые удары молотка могильщика: это заколачивали гроб графини.
XVII
На следующий день, на рассвете, начались похороны.
Вспомните похороны Офелии в «Гамлете», и перед вами предстанет картина погребения Алике.
Останки благочестивой молодой женщины были зарыты в парке замка, в той стороне, что смотрела на восходящее солнце.
Потом могилу, осененную молитвами, засыпали цветами и залили слезами. Король присутствовал на этой горестной церемонии и по ее окончании уехал в Лондон.
Нам нет необходимости описывать все, что происходило в его душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89