Сергеев-Ценский Сергей
Маяк в тумане
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Маяк в тумане
Повесть
I
Это о годе двадцать восьмом: случайно застряло в старой моей записной тетради.
Да, приходится оговаривать это, - слишком стремительна стала жизнь, и сегодняшний день уже очень мало похож на день вчерашний.
Когда над морем, очень цепко присосавшись к воде, залегает плотный, волнистый, голубоватый, издали нехолодный даже, похожий на сбитое стадо белых овец туман, тогда отсюда, с горы, виден - и до чего же отчетливо! весь изрезанный изгиб берега, и даже тот, самый дальний, похожий на голову нильского крокодила мыс, на котором по ночам сверкает маяк: три часа езды пароходом отсюда до этого маяка.
Мыс с маяком - он существует всегда, он каменный, вечный, и по ночам он подмигивает таинственно, но даже его съедает испарина моря, он расплывается в ней, зыблется, растворяется, перестает быть. И только туман над самой водою очерчивает вдруг его так ярко, только благодаря туману вдруг начинает он и днем глядеть в глаза всеми изломами своих базальтовых скал, откуда-то озаренных желтым, розовым, ультрамариновым.
Отхлынет от берега туман, унеся с собой очарование, и Пантелеймон Дрок, - весь голый, только ниже живота черный с красным горошком платок в обвязку, - весь медно-красный, весь состоящий из мускулов, пота и мозолей, перебивающий цапкой землю между своими кустами помидоров, баклажан" зеленого перца, посмотрит, бывало, на море и облегченно скажет:
- Ну, слава богу, черти его унесли!
На далекий, таинственный мыс он не посмотрит даже: ему не нужны ни мыс, ни маяк на нем. Он очень упористо стоит на своем куске земли босыми ногами, на которых большие пальцы величины чрезвычайной и даже отставлены от других пальцев на целый палец.
Земля его в уютной котловине и глядит на юг. Где она выше - там чистая рыжая глина, где ниже - там наносный черный шифер, и Дрок заставляет ее на рыжем выгонять лопушистый табак, на черном - пшеницу и кукурузу, а где шифер лежит глубоко, на целую лопату, - там у него огород. Для поливки в разных местах у него копанки с желтой дождевой водой, и в одной, самой большой, купаются его ребятишки, когда пасут корову.
Направо, внизу - город, налево, вверху - несколько домишек. В одном, ближнем, живет слабоумный, разбитый параличом старик, сорок лет прослуживший здесь в таможне. Теперь он получает пенсию. Когда уходит в город его жена, тоже старуха, Настасья Трофимовна, - ему уже через полчаса становится страшно одному сидеть в комнате; ступая правой ногой и подтягивая левую, опираясь на палку и держась за косяки дверей и выступы стен, он выволакивает себя наружу и, помещаясь между кустов так, чтобы виден был город, начинает кричать:
- На-а-стя!.. На-стя-а!..
Потом чаще, чаще, и совсем непрерывно, и очень долго:
- На-асть, насть-насть-насть... На-а-астя!..
Волосы у него длинные, белые, тонкие, как у детей, белая длинная борода, белое незагорающее лицо, и неизменная на нем черная тужурка, вся закапанная спереди. Голос у него был еще очень громкий. Фамилия его была Недопёкин.
Когда он видел Дрока, то кричал ему, но Дрок уже привык к этому и не отзывался. Жалости к старику у него не было, презрения тоже, - просто он был ему не нужен. Но рядом с Недопёкиным жил человек, которого он не любил: это был учитель пения - Венедикт Митрофаныч, человек уже пожилой тоже, но ученики звали его Веней. Дрок знал, что в школе он получал всего только сорок рублей, но проводил там не только целые дни, иногда и ночи, - это когда надо было готовиться к школьному спектаклю, шить и замазывать декорации: "Днем когда же?.. Ребята - разве они дадут?.." Или: "Ребята - они на тебе повиснут, разве от них уйдешь?"
Роста он был небольшого, с виду щуплый и хрупкий, но даже и ребята, которые целыми днями на нем висли, не могли его утомить.
Была одна ночь в марте, когда Веня подымался к себе из школы часа в два, но светила ущербная луна, роились звезды, кричали дикие гуси, пролетая на север, и тянуло тихим теплом с юга, а Дрок на своей земле равномерно звякал железом лопаты о камень, спеша закончить перекопку. Он копал недалеко от дороги, и Веня разглядел, что он до пояса гол, как и летом.
- Что это вы, Дрок, себя надрываете так? - остановился Веня.
- Никакого надрывания тут нет, - отвечал Дрок недовольно. - А если я должен всю эту землю перевернуть, то... как по-вашему?
- По-моему?.. Большой у вас кусок земли, Дрок!
- Ага!.. Большой, находите?.. Так что вас завидки берут?.. А я же по копейке с метра в горхоз плачу!.. Ну, бегите теперь вы, давайте им по две або полторы, - вот и ваша будет!
- Мне не надо, на что она мне?
- Вам не надо, а сами говорите: большой кусок!.. Кому не надо, тот безо внимания, и даже он слова не знает, большой или маленький... Я с воза наземь дванадцать пудов сымаю, а недавно, года три назад, - я с земи на воз дванадцать ложил... Ну, мне уж сорок второй, я уж не молодых годов считаюсь... И должон бы я силу больше иметь, кабы руку себе не сломал...
- Что вы?.. Давно это? Не слыхал я что-то...
- Где же вам и слыхать, когда это ж в селе я тогда жил, - ну, одним словом, дома, в отца з матерью... Семнадцать годов мне тогда было, - на лошади я верхом, - и на всем скаку - туда к черту!.. Называется наше село Звенячка... Это... может, когда слыхали, - Ново-Ушицкий был уезд Подольской губернии. У меня же там брат живет, - как же!.. Как землетрясенье было в прошлом годе, говорили тогда все: "Вот Крым провалится!.. Вот провалится!.." И как все отсюдова тикали, то была и у меня думка домой отсюда ехать... Я брату пишу: чи ты примешь, чи ты не примешь, бо я вже сам-сем: такой урожай от меня... Он пишет мне по-своему, по-украинскому, - давал людям читать, как я уж того языка не понимаю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20