- Да-а... Случай из рук вон замечательный...
Он появился в городе не так давно, - раньше был другой, очень речистый, толстый, хороший охотник на зайцев, но его перевели в Вятку, а об этом говорили, что он не то из Томска, не то из Омска, вставая по утрам, поет тягучие сибирские песни и едва ли даже ветеринар.
Пахом Безклубов, извозчик, - Дрок знал это, - привел к нему недавно свою серую кобылу, которая перестала есть, и обстоятельно объяснял:
- Зуб у нее, понимаете, сломался кутний, и тычет он ей, понимаете, в самую мякоть востряком... Разумеется, по причине такого востряка кушать она отказывается совсем... Желаете посмотреть? Сейчас я ей рот раззявлю...
- Нет, зачем это? - сказал ветеринар. - Не видал я зубов кобыльих?.. Зуб, он и есть зуб... Чем я могу ей помочь, ежели он сломался?
- А как же, товарищ? - удивлялся Пахом. - Тут дело сущий пустяк... Машинка такая есть зубная... Ее, машинку, к зубу приставить, посля того толконуть, - он и долой...
- Машинка такая есть... Угу... А хотя бы ж машинка была, - как же ей зубы разжать, твоей кобыле?.. Ты ей разожмешь, а она тебе палец оттяпает...
- Зачем же, товарищ, своими пальцами действовать? - удивлялся Пахом. Для этого ж растопырка такая есть, она и действует...
- Ага, растопырка... Растопырка - это другое дело... Это, конечно, можно представить...
- Так, стало быть, выбьете, товарищ?
- Что выбью?
- Да зуб этот...
- Ни-ка-кой рас-то-пыр-ки у нас тут не-ет!.. Ни-ка-кой ма-шин-ки не-ет!.. Понял?
- А как же быть теперь?
- А так же... Написать можно в центр, может, там имеются... растопырки эти всякие... Бумагу написать об этом...
- Так это же сколько времени ей, бедной, ждать придется? - испугался Пахом.
- Сколько?.. Может, неделю, а может, весь месяц...
- Так она же околеть через это должна, кобыла моя! - ударил горестно ее по крупу Пахом.
- Небось!.. Захочет жить - не околеет...
- Пойдем, Дунька, к кузнецу, когда такое дело!
И повел Пахом свою серую Дуньку в кузню, и кузнец Гаврила, запойный пьяница, с раздутым синим лицом, выбил ей зуб без растопырки и без машинки, действуя только молотком и пробоем.
Рыжую телочку выгнали из сарая, чтобы не мешала, и она жевала в стороне сухое, колючее перекати-поле, всячески изловчаясь забрать его в рот целиком, а Манька лежала, не подымая головы на Обернихина, как будто думая про себя, что он ей все равно не поможет. Дрок же так не думал, он боялся так думать, он надеялся тем более, что и сам он лежал пластом четыре дня, а вот встал же, встал, как только услышал от Фроси, что Манька отелила бычка такого же черного, как сама, только лоб белый. Это было рано утром, и он просто спустил ноги и пошел смотреть бычка: в ногах оставалась только слабость, но можно было держать при ходьбе тело так, что боль в пояснице отдавалась тупо и не при каждом шаге.
- Вот же я поднялся, - так говорил Обернихину Дрок, - человек один ну, может, вы его и знаете, - Заворотько печник совет дал, чем помазать... Ну, неуж-ли ж для коровы какого средства нет?
- Подоила ее я утром, полную доенку дала, ну, правду сказать, шумы много было, - объясняла Фрося торопясь, а ветеринар перебивал вдумчиво:
- Какой же это такой "шумы"?
- Ну, по-русскому называется "пена"...
- Ага!.. Та-ак...
- А потом еще в кастрюлю бутылок пять дала... И ничего, на пойло кинулась с жадностью... Я ей и то молозиво ее отдала всю доенку, бычку и в кастрюле довольно, - и молозиво она выдула.
- Зачем давала? - строго сказал Обернихин. - Не нужно было давать...
- Ну, у нас же все бабы так привыкли, - и ничего...
- Глупо!.. Очень глупо...
- И сено потом трескала... А в обед пришла доить, тут уж она только три бутылки дала, и смотрю - на носу у ней пот холодный... Потом к вечеру уж легла вот...
- Помещение у вас для коровы скверное, - важно сказал Обернихин. Хлева должны быть утепленные, отчего скотина прибавляет молока вдвое...
- У нас зима теплая и так, - и оглядел Дрок весь сарай, который он делал так старательно, одна на одну внаполз набивая доски.
- А это что такое: кровь у нее под хвостом? - вдруг спросил Обернихин, тыкая носком сапога в податливое вымя Маньки.
- Да ведь после стелу же! - удивилась Фрося и добавила с опасением: Мне то страшно, а вдруг это стельная горячка у нее?
Она просительно посмотрела на впалый мутный глаз ветеринара, глубоко ушедший под выпуклую надбровную дугу, и глаз этот прошелся безразлично по ней, смерив ее от головного старого линялого платка до щедро унавоженных калош на босу ногу, а потом тонкие, плоские, как блинцы, не моложе как сорокапятилетние губы чуть шевельнулись:
- Все может быть... Может, и горячка стельная...
- Так ведь если ж горячка родильная, прививку скорей нужно делать! весь так и подался к нему скрюченный в пояснице Дрок, который почувствовал, что от этих слов ветеринара опять "вступило".
- Выдумывают тоже! - отвернулся Обернихин. - Каки-е тут прививки?..
И в полутемном уже вечернем сарае около самой его двери, двигавшейся не на петлях, а на скрученной втрое жженой проволоке, скрестились четыре пары глаз: две пары острых, пронизанных и просветленных смертельным испугом, глаза Дрока и Фроси, и две пары тусклых и равнодушных, безучастных к тому, что было около, - глаза поднявшей голову Маньки и ветеринара Обернихина, который услышал слабое призывное мычанье рыжей телушки и, еще раз пнув Маньку в вымя, спросил:
- А это взревело там - тоже от нее приплод?
Потом он поправил кубанку, запахнул бурку и медленно двинулся от сарая.
- Средство же какое-нибудь пропишите, - старался поспеть за ним, держась левой рукой за поясницу, Дрок.
- Завтра будет видно, какое ей средство, завтра об это время, отозвался Обернихин и пошел неожиданно очень подбористо, делая широкие шаги, и бурка его развевалась при этом торжественно и неумолимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20