– Какой бы ни была наша пьеса, все лучше, чем в прошлом году.
– А теперь клуб хоровой музыки исполнит две песни, – сказала Джорджи. – Слава богу, что они новые! – прибавила она пылко. – Оркестр сыграет увертюру, затем поднимется занавес. Беги и вели им к первому акту стоять наготове.
Лорд Бромли, стоя во всеоружии, с отвращением рассматривал банкетный стол. – Погляди, Пэтти, – позвал он, когда она торопливо шла мимо. – Взгляни на дрянь, которую сбагрила нам Джорджи Меррилс в качестве вина. Уж не думаешь ли ты, что я стану пить дурман, подобный этому .
Пэтти на мгновение замерла. – А что с ним не так? – спросила она, наливая немного в стакан и поднося его к свету.
– Не так? Оно сделано из смородинового желе с водой и смеси холодного чая.
– Я сама его приготовила, – сказала Пэтти не без некоторой гордости. – Чудесный цвет.
– Но мне придется осушить бокал залпом, – возразил возмущенный лорд.
– Уверена, что ни смородиновое желе, ни чай не могут тебе повредить. Скажи спасибо, что здесь нет яда. – И Пэтти поспешила дальше.
Клуб хоровой музыки исполнил две новые песни, отмеченные благодарными аплодисментами исстрадавшейся публики, и оркестр заиграл увертюру.
– Всем очистить сцену, – негромко велела Джорджи, – а ты глаз не отрывай от книги, – сурово прибавила она, обращаясь к суфлеру. – Во время репетиции ты дважды потеряла нужную строчку.
Угасли последние звуки увертюры, прозвенел колокольчик, и занавес раздвинулся в стороны, обнаружив Синтию, сидящую на садовой скамье в замковом парке (первоначально бывшем Арденским лесом).
Когда в конце акта занавес упал и аплодисменты сменились взволнованным жужжанием публики, Пэтти радостно обняла Джорджи. – Это в пятьдесят раз лучше, чем в прошлом году!
– Черт, и Тео Грэнби здесь! – возразила Джорджи с трепетом. (Тео Грэнби была руководителем прошлогодней постановки пьесы старшекурсниц.)
В начале четвертого акта занавес поднялся, и Пэтти протиснулась в весьма тесное пространство за балконом. К счастью, или, скорее, к несчастью, в этом месте в глубине здания находилось окно; Пэтти открыла его, уселась с одной стороны подоконника, а с другой стороны поставила наготове ламповое стекло. «Гром» должен был последовать нескоро, и поскольку недавно Пэтти выбрала астрономию в качестве факультатива, то время ожидания она коротала за изучением звезд.
На сцене дело приближалось к кульминации. Лорд Бромли великолепно изображал возлюбленного: публика принимала его всерьез вместо того, чтобы, как обычно, смеяться во время любовных сцен.
– Синтия, – умолял он, – скажи, что ты будешь моей, и ради тебя я брошу вызов всем. Я последую за тобой на край света. – Он с любовью заглядывал ей в глаза и ждал грома. Но висела гробовая тишина. Он продолжал ласково смотреть, в то время как зрители вскоре стали ухмыляться.
– Чертова Пэтти! – пробормотал он яростно. – Можно было предугадать, что она учудит что-нибудь этакое. Что это было? Ты слышала шум? – спросил он громко.
– Нет, – честно созналась Синтия, – я ничего не слышала.
– Притворись, что слышала, – шепнул он и они продолжали импровизировать. Через пять минут безнадежного барахтанья суфлер вновь вернул им утерянную нить, и действие продолжилось, причем публика, к счастью, не заметила, что чего-то не достает.
Десять минут спустя лорд Бромли декламировал: – Синтия, давай сбежим отсюда. Эти темные комнаты не дают мне покоя, их тишина давит на меня… – И тут случился «гром».
Сначала зрители слишком испугались, чтобы заметить, что и актеры были захвачены врасплох. Потом лорд Бромли, начинавший уже привыкать к экстренным ситуациям, взял себя в руки и удивленно воскликнул: – Чу! Что это за звук?
– Полагаю, это гром, – сказала Синтия.
Схватив ее за руку, он побежал обратно к балкону. – Подскажи нам наши слова, – вымолвил он, проходя мимо суфлера.
Суфлер выронил книгу и теперь не мог найти нужного места.
– Придумайте их сами, – донесся пронзительный шепот из-за балкона.
Пока оба носились взад-вперед и возбужденно смеривали взглядом сцену, наступила тишина. Тогда отчаявшийся лорд Бромли с мольбою простер руки. – Синтия, – завопил он достоверно страстным тоном, – я не вынесу этой чудовищной неопределенности. Бежим. – И они сбежали, опередив события на целых три страницы и забыв оставить письмо, которое известило бы Разгневанного Родителя о сложившихся обстоятельствах.
Джорджи тяжелой поступью расхаживала вдоль кулис, заламывала руки и горько сетовала о том дне, когда Пэтти родилась на свет.
– Поторопи Родителя, пока они не перестали хлопать и не заметили разницы, – сказал лорд Бромли.
Бедного «старика» в съехавшем на ухо парике бесцеремонно вытолкнули на сцену, где он так правдоподобно бушевал и клялся не простить свою неблагодарную дочь, что публика забыла удивиться тому, как он об этом узнал. В свое время беглецы вернулись от нотариуса, преодолели суровость старика, получили родительское благословение, и занавес опустился на сцене семейного счастья, которое доставило большое удовольствие первокурсницам на галерке.
Пэтти ползком выбралась из-под балкона и упала на колени к ногам Джорджи.
Поднял ее лорд Бромли. – Не волнуйся, Пэтти. Публика не заметила разницы и, что ни говори, а все к лучшему. Мои усы больше и двух минут бы не продержались.
Они услышали, как кто-то в партере крикнул: – Что случилось с Джорджи Меррилс? – и сотня голосов подхватила: – Она в полном порядке!
– Кто в полном порядке?
– Джорд-жи Мер-рилс.
– Что случилось с актерами?
– Они в полном порядке!
Дверь служебного входа резко распахнулась, ворвалась толпа друзей с поздравлениями и окружила растрепанных актеров и членов комитета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40