– Я еще молода, – ответила Пэтти, – и у меня не было удобного случая проявить себя.
– Милая девочка, – промолвил епископ, – я уже прочел сегодня одну проповедь, которую Вы не пришли послушать, и не могу гарантировать, что прочту еще одну ради Вашей пользы. – У Пэтти явно свалился камень с души. – Однако я хотел бы задать Вам один вопрос. Пройдут годы, колледж останется позади, и кого-то из Ваших однокашниц спросят: «Вы знавали…» Вы не сказали мне своего имени.
– Пэтти Уайатт.
– «Вы знавали Пэтти Уайатт, какой она была?», так вот, будет ли ответ таким, каким бы Вам хотелось его услышать?
Пэтти подумала. – Д-да, мне кажется, в целом, они будут на моей стороне.
– Нынче утром, – безмятежно продолжал епископ, – я совершенно нечаянно спросил одного профессора о некоей молодой женщине – Вашей однокашнице – дочери моего старинного друга. Ответ последовал незамедлительно, без колебаний и Вы можете представить себе, как он меня обрадовал. «Во всем колледже нет девушки чудеснее ее, – сказал он, – она честна в работе и честна в игре, и во всем, что она делает, она абсолютно добросовестна».
– М-мм, – сказала Пэтти, – должно быть, это Присцилла.
– Нет, – улыбнулся епископ, – это не Присцилла. Молодая женщина, о которой я говорю, – председатель вашей студенческой ассоциации, Кэтрин Фэйр.
– Да, верно, – проговорила Пэтти серьезно. – Кэти Фэйр рубит прямо с плеча.
– А Вы разве не хотели бы выйти из стен колледжа с такой репутацией?
– Да не такая уж я плохая, – взмолилась Пэтти, – то есть, если говорить об испорченности как таковой. Но я не могла быть такой же хорошей, как Кэти: это значило бы пойти против природы.
– Боюсь, – предположил епископ, – что Вы не слишком стараетесь. Сейчас, когда Вы молоды, Вам, возможно, не кажется, что то, что думают люди, важно; но что будет, когда Вы станете старше? А до этого не так уж много времени, – добавил он. – Не успеете опомниться, как придет старость.
Пэтти приняла серьезный вид.
– Вскоре Вам исполнится тридцать, затем сорок, а потом пятьдесят.
Пэтти вздохнула.
– Полагаете, что в таком возрасте женщина привлекательна, если она пускается на уловки и ухищрения?
Испытывая некоторую неловкость, Пэтти рыла носком ботинка небольшую ямку в сосновых иголках.
– Следует помнить, моя дорогая, что нельзя вылепить характер в одно мгновение. Характер – растение медленнорастущее, и семена требуют заблаговременной посадки.
Епископ поднялся и Пэтти облегченно вскочила на ноги. Он прихватил подушку и книгу, и они стали спускаться с холма. – Все-таки я прочел Вам проповедь, – произнес он сконфуженно, – но проповедовать – моя профессия, и Вы должны простить старика за банальность.
Остановившись перед дверью Филлипс-холла, Пэтти с улыбкой протянула руку. – До свидания, епископ, – сказала она, – и спасибо за проповедь, думаю, я нуждалась в ней – я действительно становлюсь старше.
Она медленно поднялась по лестнице и, помешкав немного возле своей комнаты, в которой звук смеющихся голосов, доносившихся сквозь окно с фрамугой, означал, что клан в сборе, проследовала к двери одноместной комнаты в конце коридора.
– Войдите, – позвал голос в ответ на ее стук.
Пэтти повернула ручку и просунула голову в дверь. – Привет, Кэти! Ты не занята?
– Конечно, нет. Заходи и поговори со мной.
Пэтти закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. – Это не дружеский визит, – объявила она торжественно. – Я пришла к тебе официально.
– Официально?
– По-моему, ты председатель студенческой ассоциации?
– По-моему, да, – вздохнула Кэти, – и если у президента Соединенных Штатов хоть вполовину меньше хлопот с его подданными, чем у меня с моими, то я выражаю ему мое искреннее сочувствие.
– Наверное, мы доставляем тебе массу хлопот, – сокрушенно произнесла Пэтти.
– Хлопот! Дорогая моя, – сказала Кэти серьезно. – Всю неделю я провела, бегая от коттеджа к коттеджу и держа речи перед этими чертовыми первокурсницами. Они не станут подавать объяснительных записок по поводу прогулов церковной службы и будут сбегать с библиотечными книжками и, вообще, они аморальны.
– Они могут себе это позволить, ведь они молоды, – вздохнула Пэтти с завистью. – Я же старею, – прибавила она, – и пришло время измениться к лучшему. Я заскочила к тебе, чтобы сказать, что у меня набралось четыре прогула сверх нормы, в отношении которых у меня нет ни единого объяснения.
– О чем ты говоришь? – потрясенно спросила Кэти.
– Об объяснительных записках насчет прогулов церковных служб. Я пропустила дополнительно четыре службы, – кажется, четыре, хотя я, пожалуй, сбилась со счета, – и у меня совершенно нет объяснений.
– Но, Пэтти, не говори так. У тебя должно быть какое-нибудь объяснение, какая-нибудь отговорка для…
– Ни малейшего намека. Просто я не пошла, потому что мне не хотелось идти.
– Но ты должна предоставить мне какую-нибудь причину, – огорченно возразила Кэти, – иначе мне придется сообщить комитету и тебя лишат привилегий. Ты не можешь себе этого позволить, понимаешь, ты же распорядительница выпускного бала.
– Но у меня не было повода и я не могу его сейчас придумать, – сказала Пэтти. – Скоро мне исполнится тридцать, затем сорок, а потом пятьдесят. Полагаешь, что в таком возрасте женщина привлекательна, если она пускается на уловки и ухищрения? Характер, – прибавила она торжественно, – это медленнорастущее растение, и семена требуют заблаговременной посадки.
Кэти выглядела озадаченной. – Я не знаю, о чем ты говоришь, – произнесла она, – но, думаю, что ты знаешь. Как бы то ни было, – добавила она, – я сожалею насчет должности распорядителя, но я… ну, я вроде как тоже рада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40