Это прозвучало многообещающе, и преподавательница ободряюще улыбнулась. – Да? – сказала она.
– И все же, – после еще более глубокомысленного раздумья продолжала Пэтти, – я думаю, что одна и та же причина послужит основным объяснением обеих.
Преподавательница чуть не спросила: «Что Вы имеете в виду?», но сдержалась и просто ждала.
Пэтти решила, что с нее довольно, и, однако, отчаянно бросилась в атаку, – Несмотря на его поистине глубокую философию, мы замечаем в его поэзии определенную… едва ли можно сказать, напористость и отсутствие… э-э… созерцания, что я приписала бы его незрелости и его… весьма буйному образу жизни. Если бы он прожил дольше, то, полагаю, со временем он бы с этим справился.
Группа была ошарашена, уголки губ преподавательницы подергивались. – Это определенно интересная точка зрения, мисс Уайатт, и, насколько мне известно, абсолютно оригинальная.
Когда в конце обзорного урока они толпились у выхода, Присцилла обрушилась на Пэтти. – Что, черт возьми, ты несла насчет молодости и незрелости Вордсворта? – вопрошала она. – Человек прожил больше восьмидесяти лет и на последнем вздохе сочинил стихотворение.
– Вордсворт? Я говорила о Шелли.
– Ну, а вся группа – нет.
– Откуда я знала? – возмущенно спросила Пэтти. – Она сказала «наш писатель», и я избегала конкретных деталей столько, сколько могла.
– Ох, Пэтти, Пэтти! И ты назвала его буйным – безропотного Вордсворта!
– И над чем ты все-таки смеялась? – пристала к ней Джорджи.
Пэтти снова улыбнулась. – Ну как же, – сказала она, разворачивая письмо из Отеля А…, – это письмо от одного англичанина, мистера Тодхантера, которого прошлым летом откопал мой отец и пригласил к нам в гости на несколько дней. Я совсем забыла о нем, а он пишет, чтобы узнать, может ли он приехать и в какое время, и если да, будет ли удобно приехать сегодня вечером. Всеобъемлющее предложение, не так ли? Его поезд прибывает в полшестого, на перрон он выйдет около шести.
– Он не собирается рисковать, – сказала Присцилла.
– Да, – ответила Пэтти, – но я не возражаю. Я пригласила его поужинать где-нибудь, хотя и забыла об этом. На самом деле, он очень славный и, несмотря на то, как газетные анекдоты изображают англичан, – довольно забавный.
– Намеренно или ненамеренно? – задала вопрос Джорджи.
– И так, и этак, – отвечала Пэтти.
– Что он делает в Америке? – спросила Присцилла. – Надеюсь, он не пишет книгу про Американскую Девушку.
– Все не настолько плохо, – сказала Пэтти. – Тем не менее, он пишет для газеты. – Она мечтательно улыбнулась. – Он весьма интересуется колледжем.
– Пэтти, я надеюсь , ты не пыталась заставить англичанина, гостя в доме твоего отца, поверить во все твои абсурдные выдумки!
– Конечно, нет, – сказала Пэтти, – я была осторожна в каждом сказанном мной слове. Однако, – признала она, – он… без труда составляет свое мнение.
– Когда с тобой разговаривают, мнение составить несложно, – заметила Джорджи.
– Он спросил меня, – продолжала Пэтти, игнорируя это замечание, – что мы изучаем в колледже! Но я вспомнила, что он иностранец в чужой стране, поэтому, сдержав свои природные инстинкты, перечислила предметы слово в слово согласно учебному плану, объяснила различные методики преподавания и описала библиотеку, лаборатории и лекционные залы.
– Это его впечатлило? – спросила Присцилла.
– Да, – проговорила Пэтти, – полагаю, можно сказать, ошеломило. Он спросил у меня извиняющимся тоном, что мы делаем для того, чтобы ослабить напряжение; то бишь, развлекаемся ли мы, и я сказала, что да, – у нас есть клуб любителей Браунинга и клуб любителей Ибсена, и иногда мы ставим греческие трагедии в оригинале. Он положительно побаивался подходить ко мне снова из опасения, что я забудусь и вместо английского заговорю с ним на греческом.
Учитывая факты, подруги Пэтти сочли это последнее высказывание особенно забавным, поскольку на первом курсе она трижды проваливала экзамен по греческому языку, и учителя посоветовали ей еще раз прослушать материал на втором курсе.
– Я надеюсь, с учетом того, что он газетный репортер, – промолвила Присцилла, – ты что-нибудь предпримешь, дабы смягчить его впечатления, иначе он не станет благоволить женским колледжам в Англии.
– Я об этом не подумала, – сказала Пэтти, – возможно, я так и сделаю.
Они подошли к ступенькам дортуара. – Давайте не будем заходить, – сказала Джорджи, – давайте пойдем в кондитерскую миссис Малдун и съедим немного шоколадного торта.
– Спасибо, – ответила Присцилла, – я занимаюсь спортом.
– Тогда – суп.
– Мне нельзя перекусывать между основными приемами пищи.
– В таком случае, пойдем с тобой, Пэтти.
– Извини, мне нужно отнести мое белое платье в прачечную и погладить его.
– Ты собираешься нарядиться для него не меньше, чем в вечернее платье?
– Да, – сказала Пэтти, – мне кажется, я обязана это сделать ради Американской Девушки.
– Ладно, – вздохнула Джорджи, – я голодна, но, думаю, я тоже зайду и наряжу куклу для Ассоциации сеттльментов колледжа. Сегодня вечером будет шоу.
– Моя готова, – сказала Присцилла, – а Пэтти не взяла ни одной куклы. Ты видела, как Бонни Коннот сидела этим утром на биологии, на задней парте, и весь урок подшивала нижнюю юбку своей куклы?
– Правда? – засмеялась Пэтти. – Хорошо, что профессор Хичкок страдает близорукостью.
Заметим в качестве отступления, что Ассоциация сеттльментов колледжа имела обыкновение ежегодно перед рождеством распределять между студентками триста кукол, которых следовало нарядить и отправить в нью-йоркский сеттльмент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40