Годика этак до девяностого. Получал за это, правда, раз в сто меньше, чем сегодня…
Охара изумленно вытаращилась на Майка и лишь через несколько секунд овладела собой.
— А этот ваш Ёда, как я понимаю, стажировался там в конце восьмидесятых, верно? В те годы «пузырь» раздулся до предела, по всей Японии денег скопилось до чертиков, все фирмы только и делали, что посылали сотрудников на учебу за границу. В штатовских вузах японские клерки целыми табунами получали магистров…
— Майк, — перебил его я, — а среди знакомых твоего отца кто-нибудь еще преподает в Беркли?
— Да наверное! Хочешь, я ему позвоню? — Он поднял руку и посмотрел на часы. — У них, кажется, еще полночь не наступила.
— Если это несложно — считай, я твой должник. Вопрос стоит так: не помнит ли кто-то из его друзей в Беркли японца по фамилии Ёда? Все-таки из телевизора о человеке мнения не составишь…
Он кивнул и пошел за телефонной трубкой. Я осушил свой бокал до дна.
— Насколько я понимаю, — сказала Охара, — надеяться тут особо не на что?
— Не скажи. Академическая система в Штатах японской не чета! Это у нас сдаешь дипломы один за другим как заведенный — и получаешь автоматом магистра, а затем и кандидатом становишься. В Америке дело другое! Там сперва кладешь год-два на магистратуру, потом еще лет пять-шесть на аспирантуру. Но главное — это совершенно разные уровни подготовки. Средний японский профессор по сравнению с американским магистром — все равно что пиво: и на пять процентов не тянет. Японцев, претендующих на кандидатскую степень, и так по пальцам пересчитать, а из них половина еще и вылетает в процессе учебы. Вот и выходит, что японский кандидат наук — существо слишком редкое, чтобы его не помнили. Тем более если он у них еще и лекции читал…
— Ого. Здорово вы в этом разбираетесь, шеф!
— Это все Какисима. Его уроки.
— Директор Какисима?
— Он самый. Он, правда, в Колумбийском университете стажировался, в Нью-Йорке. Но в свое время подумывал бросить фирму и поступить в аспирантуру…
Болтая в трубку по-английски, к стойке вернулся Майк. Из его речи я не понял ни слова. Наконец он отключился и повернулся ко мне.
— Отец сказал, три-четыре старых знакомца в Беркли еще работают, — сообщил он. — Обещал спросить, скоро сам перезвонит.
— Уж прости, что напрягаю…
— Да ну, не бери в голову.
— Ну ладно, пока мы ждем, вот тебе мой вопрос. На самом деле, я бы сам не догадался в «паспорт» компании заглянуть. Но раз уж ты у нас такой спец по недвижимости, почему сразу не проверил, что у них в регистрации написано? Он жизнерадостно рассмеялся:
— Да я, понимаешь, теоретик все больше. А на практике, можно сказать, тугодум. Как-то и в голову не пришло…
— Ну вот. А мне из-за тебя на сестричкином мотоцикле пришлось кататься!
— Ну, стихийные бедствия — штука непредсказуемая. С каждым может случиться… Так, значит, бумаги ты уже видел?
— Видел. Ты был почти прав: это здание приобретено в ипотечный кредит за десять с половиной миллиардов.
— Ну да. Только я одного не понял. Что такое «Тиоэфу»?
— Да я и сам не пойму. В этой стране, видишь ли, названия из иностранных букв официально не регистрируют. Всё заставляют в катакану переделывать. И чтоб ни точек, ни запятых… Похоже, это какое-то сокращение — «Т. О. F.» или вроде того. Я завтра на работе в справочнике посмотрю.
— Погодите! Вы о чем? — вклинилась Охара.
— Да мы тут документы на недвижимость проверяли, — улыбнулся ей Майк. — В девяностом году это здание приобрела фирма «Ёсинага». В ипотечный кредит с пометкой «Тиоэфу». Как и сказал наш дядя—за десять с половиной миллиардов. Но уже через три года старую сумму кредита перечеркнули, под ней вписали новую. С той же самой пометкой — «Тиоэфу». И здание стало стоить уже тринадцать миллиардов. И это в девяносто третьем, когда все цены на недвижимость обвалились, как в пропасть!
— Но что это значит?
— Вот об этом я и хотел спросить у Майка, — вздохнул я. — Ей-богу, в этой исправленной сумме какой-то подвох…
— Ну, еще бы! — поддакнул Майк. — Если это не подвох, то что вообще такое подвох? Заметим, что и дефолт, и обвал цен начались примерно тогда же!
— Так, и что же получается?
— А то и получается, что дело пахнет криминалом. Два с половиной миллиарда иен ниоткуда возникли!
— М-да… — пробормотал я, и тут зазвонил телефон.
Односложно отвечая, Майк принялся торопливо записывать что-то на бумажку. Наконец он поблагодарил собеседника и выключил трубку.
— Ну что, нашелся один! Мужик, который у этого Ёды был «эдвайзером»… Как это по-здешнему — завкафедрой, да? Тед Элмс. С отцом, похоже, на короткой ноге. Говорит, что, пока не спит, будет ждать звонка. Сам поговоришь?
— Да ты что? Я по-английски ни в зуб ногой! Охара протянула руку:
— Ну, давайте поговорю! Все-таки я получше Майка в ситуации разбираюсь…
У меня отвисла челюсть. До сих пор я ни разу не слышал, чтобы Охара разговаривала по-английски.
Заглядывая в бумажку, она как ни в чем не бывало набрала номер, выждала несколько секунд — и затараторила на таком английском, что я чуть не свалился с табурета.
Глядя на меня, Майк покатился со смеху.
— Если будет сдавать на «Тоэйк», баллов восемьсот пятьдесят отхватит, не напрягаясь!
— «Тоэйк»? А сколько там максимум?
— Девятьсот девяносто. Но для учебы и работы в Штатах достаточно семисот.
Болтая по телефону, Охара то и дело смеялась. Похоже, нашла с собеседником общий язык. Вплоть до шуток. Предоставив дело ей, я попросил еще пива.
— Послушай, Майк!
— Да?
— Должен признать, что ты ужасно симпатичный молодой человек. Аж страшно делается.
— Сейчас от скромности помру… Но, если честно, я такой далеко не со всеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94