— Косси говорит, нам надо затянуть дело на час-два, пока он не раздобудет нужные бумаги. Он нам будет очень благодарен.— Косси молодец, — отозвался Чарли. — Хороший еврей.— Что ты хочешь этим сказать? Если еврей, так не может помочь, что ли? Что плохого быть евреем?— Да что ты на меня накинулся? Я о нем хорошо отозвался, а ты на меня набросился.— Да ладно.— Ты, Дик, лучше за собой приглядывай. А то ты так себя ведешь, что можно подумать, в тебе самом еврейская кровь.— Кто это, интересно, может так подумать? Да если хочешь знать, уж лучше в я был евреем, чем кем-нибудь еще из тех, кого я знаю.— Ну да?— Ага.Он дулся на меня минуту-другую, потом взял меню.— Не знаю, чего ты взбеленился, Дик. Разве я не говорю, что Косси один из лучших моих приятелей? Что он джентльмен высшей марки и превосходный юрист? И нечего злиться.— Ладно. Наверное, я тебя не так понял.— Знаешь, я вот что думаю, — сказал он. — Я, наверное, не возьму горошек. Тогда будет не два пятьдесят, а два тридцать пять.— Я тоже, пожалуй. А если захочется, можно бесплатно взять еще хлеба.Мы попросили официанта приготовить хорошо прожаренный бифштекс. Только мы начали есть, позвонил прокурор и передал через официанта, что пора двигаться.— Какого черта? — возмутился Чарли. — Нам поесть нельзя?— Нечего было заказывать бифштексы.— Дик, как ты думаешь, сколько нам даст Косси? — спросил он.— Ну... может, по двадцатке. Может, по пятьдесят, если продержимся до его приезда.Чарли присвистнул.— Пятьдесят баксов! Вот это да! Ты правда думаешь, он даст, Дик?— А почему нет? Я от него получал раза два. И за такие трудные дела.— Но больше и некому было платить, кроме тебя.— Некому? — Я подмигнул Чарли.— Фу-у! Пятьдесят баксов! Слушай, Дик. Давай дадим каждый еще по четвертаку Ху Флан Дану? Игра слов: who flung dung — кто швырнул навозом (англ.).

Официанта звали Хоп Ли, но Чарли всегда его называл чем-то этаким. Шутил, знаете ли.— То есть мы дадим ему пятьдесят центов плюс тридцать? Почти доллар чаевых?— Ну и что? Разве нельзя?— Не знаю. А вдруг мы не сможем протянуть на столько времени?— Ничего. Если понадобится, я Клинтона скручу и сверху сяду.— Ну ладно, давай. Давай дадим оба. Но мне было бы спокойнее, если в те полсотни были у меня в кармане.— Полсотни баксов! Господи! Слушай, Дик, ты все еще возишься с тем «смит-и-вессоном»?— Я его продам. И подержанные кольты мне не нужны.— Не нужны? Значит, ты купил новую модель у самих Смита и Вессона, а не отобрал его у того черномазого налетчика.— Чарли, я ни у кого ничего не отбираю, улавливаешь?— Ну, так не прохаживайся все время по поводу моего кольта. Люди это слышат, и я никогда от него не избавлюсь. У меня нашлось два или три покупателя, потом до них что-то доходило — не скажу, правда, что от тебя, — и дело расстраивалось.— Слушай, Чарли. Не знаю, кто там что тебе наболтал, только я никогда и нигде не критиковал кольт. А даже наоборот, и могу это доказать. Как-то Дасти Креймер подошел ко мне и спросил моего откровенного мнения, и я ответил искренно, что, по-моему, никому не помешает хороший кольт. Я сказал тогда: ты меня спросил по-честному, ну так вот. Сам видишь: хороший кольт по нормальной цене, так что тебе лучше его взять.— Ну, я же не говорил, что ты сбиваешь цену, Дик. Даже и не думал.— Ты знаешь, почему я не хочу его покупать, — сказал я. — Чарли, я тебе несколько раз объяснял. У меня есть кольт и «смит-и-вессон», и, избавляясь от «смит-и-вессона», я оставляю себе кольт. И второй мне не нужен.— Ну вот мое последнее слово, — сказал Чарли. — Меняюсь на кольт и пятнадцать, нет, двадцать долларов. Это мое последнее слово, Дик, как хочешь.— Поздравляю вас со сделкой, мистер, — сказал я.— Заплачу тебе завтра, как только получим деньжата от Коссмейера.— Ладно, но если не будет деньжат — сделка не состоится. Деньги на бочку, Чарли.— Получишь. Хотя бы даже пришлось этого Клинтона связать.Мы покончили с горячим и взяли кофе с пирожными. Потом повторили, и официант почему-то не засчитал этого, так что мы оставили и эти деньги ему. Еще двадцать центов в дополнение к восьмидесяти, всего доллар чаевых ровным счетом. Нам с Чарли, знаете, было интересно, как он отреагирует, но он возился с другими, и мы решили, что пора возвращаться.Из суда все уже разошлись, все кабинеты, кроме прокурорского, были закрыты, даже мальчик-лифтер ушел домой. Свет практически везде выключили, и мы пробирались по коридорам почти на ощупь.Мы дошли до прокурорского кабинета, вернее, до его приемной. Чарли шел впереди, я за ним следом, и, когда мы остановились, я наступил ему на пятки.— Прости, Чарли, — сказал я.— Ш-ш, — зашипел он. — Черт!Он кивнул в сторону свидетельской комнаты, и я, прислушавшись, уловил разговор прокурора и мальчишки. Что-то прокурор у него выспрашивал, и мне это очень не понравилось, и могу поклясться — Чарли тоже.Чарли обернулся и посмотрел на меня, а я на него. Подумали об одном и том же.— Ну, Чарли, — сказал я, — думаю, мы наелись самых дорогих бифштексов в своей жизни.— Черт, — отозвался он, — вот негодяй!— Надо бы нам их есть пореже, — продолжил я.Он опять прошипел:— Ш-ш, послушай-ка, черт побери!Мы прислушались.— Ну, Боб, ты хочешь рассказать правду, не так ли? Ты хочешь рассказать правду или ты хочешь продолжать лгать?— Да! То есть нет, я не хочу! То есть я не знаю, я...— Ты не знаешь, какую правду, так, Боб? Так или нет? Не лучше ли тебе рассказать правду, чем лгать? Если я тебе помогу и расскажу, что было правдой, ты скажешь правду или солжешь?— Д-да... нет! Я не знаю! Я... совсем з-запутался...— Ты не хотел убивать ту девочку, так, Боб? Или хотел? Отвечай только «да» или «нет»: хотел ты или нет убить ее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33