Железные брусья, воткнутые в мостовую, на
поминали пики, взятые наперевес. Всевозможный хлам, собранный отовсюду и
наваленный с внешней стороны баррикады, довершал ее хаотический вид. Ис
кусно построенный редут представлял собой изнутри гладкую стену, а снар
ужи непроходимую чащу.
Лестницу из булыжников починили, так что на баррикаду можно было всходит
ь, как на крепостную cтену.
Всюду навели порядок: очистили от мусора нижнюю залу, обратили кухню в пе
ревязочную, перебинтовали раненых, собрали рассыпанный на полу и по стол
ам порох, отлили пули, набили патроны, нащипали корпии, раздали валявшеес
я на земле оружие, прибрали редут внутри, вытащили обломки, вынесли трупы.

Убитых сложили грудой на улице Мондетур, которая все еще была в руках пов
станцев. Мостовая на этом месте долго оставалась красной от крови. В числ
е мертвых были четыре национальных гвардейца пригородных войск. Их мунд
иры Анжольрас велел сохранить.
Анжольрас посоветовал всем заснуть часа на два. Совет Анжольраса был рав
носилен приказу. Однако ему последовали лишь трое или четверо. Фейи упот
ребил эти два часа, чтобы изобразить на стене против кабачка надпись:

ДА ЗДРАВСТВУЮТ НАРОДЫ!

Эти три слова, вырезанные на камне гвоздем, еще можно было прочесть в 1848 год
у.
Три женщины воспользовались ночной передышкой и куда-то исчезли: вероят
но, им удалось скрыться где-нибудь в соседнем доме. Повстанцы облегченно
вздохнули.
Большинство раненых еще могли и хотели участвовать в бою. В кухне, котора
я стала перевязочной, на тюфяках и соломенных подстилках лежало пятеро т
яжело раненных, в том числе два солдата муниципальной гвардии. Солдат пе
ревязали в первую очередь.
В нижней зале остался только Мабеф, накрытый черным покрывалом, и Жавер, п
ривязанный к столбу.
Ч Здесь будет мертвецкая, Ч сказал Анжольрас.
В комнате, едва освещенной свечой, в самой глубине, где за столом, наподоби
е перекладины, виднелся стол с покойником, смутно вырисовывались очерта
ния громадного креста, образуемого стоящим во весь рост Жавером и лежащи
м Мабефом.
Дышло омнибуса, хотя и обломанное при обстреле, еще достаточно хорошо де
ржалось, и на нем укрепили знамя.
Анжольрас, отличавшийся свойством настоящего командира Ч всегда прет
ворять слово в дело Ч привязал к этому древку пробитую пулями и залитую
кровью одежду убитого старика.
Накормить людей было уже нечем. Не осталось ни хлеба, ни мяса. За шестнадца
ть часов, проведенных на баррикаде, пятьдесят человек уничтожили скудны
е запасы кабачка. Рано или поздно любая сражающаяся баррикада неизбежно
становится плотом «Медузы». Пришлось примириться с голодом. Наступили п
ервые часы того спартански сурового дня 6 июня, когда Жанн, которого обсту
пили повстанцы на баррикаде Сен-Мерри, с криками: «Хлеба! Дайте есть!» Ч о
твечал! «К чему? Теперь три часа. В четыре мы будем убиты».
Так как есть было нечего, Анжольрас не разрешил и пить. Он запретил вино и
разделил водку на порции.
В погребе было обнаружено пятнадцать полных, плотно закупоренных бутыл
ок Анжольрас и Комбефер обследовали их. Поднявшись наверх, Комбефер заяв
ил:
Ч Это из старых запасов дядюшки Гюшлу, он начал с бакалейной торговли.
Ч Вино, должно быть, отменное, Ч заметил Боссюэ, Ч хорошо, что Грантер с
пит. Будь он на ногах, попробуй-ка уберечь от него бутылки.
Несмотря на ропот, Анжольрас наложил запрет на эти пятнадцать бутылок и,
чтобы никто не посягнул на них, велел положить их под стол, на котором поко
ился старый Мабеф.
Около двух часов ночи сделали перекличку. На баррикаде еще оставалось тр
идцать семь человек.
Светало. Только что потушили факел, воткнутый на старое место, в щель межд
у булыжниками. Баррикада, походившая внутри на небольшой огороженный дв
орик посреди улицы, была погружена в темноту, а сверху, в неверных предрас
светных сумерках, напоминала палубу разбитого корабля. Бойцы баррикады,
бродившие взад и вперед, казались зыбкими тенями. Над этим зловещим гнез
дом мрака вырастали сизые очертания молчаливых домов, в вышине смутно бе
лели трубы. Небо приняло нежный неопределенный оттенок, не то белый, не то
голубой. В вышине с радостным щебетаньем носились птицы. На крыше высоко
го дома, обращенного на восток и служившего опорой баррикаде, появился р
озовый отблеск. В слуховом оконце третьего этажа утренний ветер шевелил
седые волосы на голове убитого человека.
Ч Я рад, что потушили факел, Ч сказал Курфейрак, обращаясь к Фейи, Ч мен
я раздражал этот огонь, трепещущий на ветру, будто от страха. Пламя факела
подобно мудрости трусов: оно плохо освещает, потому что дрожит.
Заря пробуждает умы, как пробуждает птиц: все заговорили.
Увидев кошку, пробиравшуюся по желобу на крыше, Жоли нашел повод для фило
софских размышлений.
Ч Что такое кошка? Ч воскликнул он. Ч Это поправка. Господь бог, сотвори
в мышь, сказал: «Стойка, я сделал глупость». И сотворил кошку. Кошка Ч это и
справленная опечатка мыши. Мышь, потом кошка-это проверенный и исправле
нный пробный оттиск творения.
Комбефер, окруженный студентами и рабочими, говорил о погибших, о Жане Пр
увере, о Баореле, о Мабефе, даже о Кабюке и о суровой печали Анжольраса. Он с
казал:
Ч Гармодий и Аристогитон, Брут, Хереас, Стефанус, Кромвель, Шарлотта Корд
е, Занд Ч все они, нанеся удар, испытали сердечную муку. Сердце наше столь
чувствительно, а жизнь человеческая столь загадочна, что даже при полити
ческом убийстве, при убийстве освободительном, когда оно совершено, раск
аянье в убийстве человека сильнее, чем радость служения человечеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17