Может быть, как раз в том-то и состоит беда нынешнего человечества, что оно в состоянии откупиться от вещей, причиняющих ему беспокойство. Вот взять хотя бы фонд помощи венгерским беженцам лорда Мэйора или сотни других подобных фондов, с помощью которых можно самым легким способом освободиться от морального долга. Да, похоже, так все и есть… Облокотившись о парапет, Джон стоял, испытывая, как никогда в эти минуты, чувство угнетенности и одиночества, и как никогда прежде ощущал внутренний разлад с самим собой. Все это еще возможно изменить, но для того, чтобы изменить, нужно начать с себя. Джон резко выпрямился, стараясь отогнать мрачные мысли, и пошел вдоль парапета. Сейчас он хорошо понимал, что делал: он просто бежал от этих мыслей. Бежал, как и многие другие. Он вынужден был бежать, ибо понимал, что ни он сам и никто другой не знает, как можно изменить этот мир.

***
А на «Дануне», стоявшем на якоре у берегов Моры, старшина Гроган и Эндрюс, закрывшись в лазарете, коротали время за бутылью местного вина, которую Эндрюс принес с берега. Оба уже порядком захмелели и теперь молчали. Эндрюс лежал, развалившись на кушетке для осмотра больных, а Гроган сидел на стуле, уперевшись локтями в колени и лениво зажав папиросу в желтых, прокуренных пальцах.
Осушив очередной стакан, Эндрюс потянулся к табурету, на котором стояла бутыль.
— В-вот интересно! Чем больше пьешь эту гадость, тем противнее она становится. Как скипидар. — Эндрюс с трудом проговаривал слова, что ужасно нравилось Грогану. Он любил слушать эту спотыкающуюся бессвязицу своего приятеля, когда они вместе сходили на берег в увольнительную. Миляга Эндрюс! Он еще так молод, и его быстро забирает. И какие же они дураки, что пьют прямо здесь, на борту! А с другой стороны, какого черта?… Нельзя же все время жить по уставу.
Гроган затянулся, выдохнул облачко дыма и, глядя на Эндрюса, сказал:
— Я бы сейчас не отказался от хорошей кружечки «Гинесса», темного, как ножка мулатки.
— А сверху, — прибавил Эндрюс, уже не раз слышавший все это, — чтоб была целая шапка пены, как кружева на трусиках у портовой девчонки. Ты вообще-то можешь думать о чем-нибудь еще, кроме выпивки и своей старушки?
— Для кого старушка, а для кого и миссис Гроган.
— Ладно, ладно, понял! А я рад, что не женат. Мне еще этой головной боли не хватало.
— Какой головной боли?
— Да такой. Э-эх, где сейчас, интересно, шляется моя девчонка?
— Миссис Гроган не шляется. Ты это прекрасно знаешь. Ей некогда заниматься глупостями. Она сейчас настилает новый линолеум в ванной. Храни ее Господь, мою хозяюшку.
— Да, храни ее Господь, — согласился Эндрюс. — Везет тебе, что имеешь такое сокровище.
— Это как?
— Сокровище — это жена, которая не шляется.
— А-а, вот оно что! А я-то уж было, грешным делом, хотел сбросить тебя с этой койки.
— Если я приму еще стаканчик этой мерзости, я, пожалуй, и сам с нее свалюсь. А хочешь, скажу тебе одну вещь?
— Ну давай выкладывай, что там у тебя. Только выбирай слова покороче, чтоб язык не заплетался.
— Нет, лучше, наверное, не буду. Боюсь. Я тебе не доверяю.
Знаешь, когда нажрешься этой дряни, то это даже лучше, чем обезболивание. Честное слово, можешь мне сейчас хоть ногу отрезать, я даже не почувствую.
Гроган подозрительно посмотрел на Эндрюса. Ишь ты, как натрескался парень, а он и не заметил. Но дело не только в этом.
Гроган знал Эндрюса как облупленного. Они вместе бороздили океан от Портсмута до Порт-Карлоса, выпили, наверное, целое море пива, рома, вина и виски, и он отлично знал, когда Эндрюса что-то томило и он жаждал выложить свою тайну.
— Это все равно как йога, — продолжал Эндрюс, глядя неподвижным взглядом перед собой. — Просто возносишься над собственным телом. Смотри, вон он я, там наверху. Парю в воздухе будто чайка.
— Ну ладно, давай спускайся на землю и расскажи, что там у тебя такое, что ты боишься мне доверить.
— Помнишь мою девчонку из Порт-Карлоса?
— А-а, эта… «вшивый домик», что ли? Не смеши меня!
— Нет, ты послушай!
— Только не вздумай мне рассказывать, что она, как ты говоришь, сокровище.
— Нет, она, конечно, не сокровище, зато любого мужика может разложить и разделать как треску. Так вот у нее есть сестра.
— Ну уж нет, спасибо.
— Да я не об этом. Тебе никто и не предлагает. Просто ее сестра работает в губернаторской резиденции.
— Ну и что? Там много кто работает. Знаешь, сколько там прислуги?
— Так-то оно так. Только она-то работает там горничной.
Кстати, шикарно смотрится в своем передничке. А горничная она не у кого-нибудь, а у миссис Берроуз.
— У жены нашего старика?
— Вот именно! Скажи, ты никогда не догадывался, что у них там не все в порядке?
Гроган заерзал на стуле. Их старик это их старик, и как бы он ни любил Эндрюса, он ни за что не станет распускать язык и судачить о нем.
— Прикуси язык, Энди, — сказал он. Он всегда говорил эту фразу, когда им все-таки случалось повздорить.
— Хорошо, я заткнусь. Я-то, между прочим, колесил по морям со стариком не меньше твоего.
Какое-то время оба молчали, и Гроган в который раз за вечер подумал о своей жене, оставшейся в Портсмуте. Слава Богу, у него нет таких проблем. Потом он вспомнил, что они с Эндрюсом уже дрались, когда напивались в Неаполе, в Дурбане, да и в других местах, потом снова подумал о старике и его жене, и сказал:
— Ну и что та девчонка?
— Она приносит утренний чай. И ей прекрасно известно, как выглядит постель, когда в ней спят двое. И потом, она не раз видела, как этот тип потихоньку уходит от миссис Берроуз по утрам. Как она может так поступать со стариком?! Так противно все это, что даже блевать хочется!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102