Да еще как «очевидец»! Ведь он же ничего толком не знал и не видел! О том, что происходило в Цецилиенхофе, даже я знал больше, чем он. Кроме того, почему теперь, когда мы снова встретились, он ни слова не сказал о том, что написал книгу о Потсдаме? Впрочем, он вообще врал мне. Говорил, что руководит иностранным отделом…
Подошел бармен. Стюарт заказал себе водку со льдом.
– Вам тоже? – спросил он.
Я ответил, что у меня еще есть виски.
– Все меняется на свете, – с добродушной иронией заметил Стюарт, когда бармен отошел. – Вы знаете, какой сейчас самый популярный напиток в Штатах? Думаете, виски?
– Водка. Я бывал в Штатах.
– И даже не смирновская, а именно ваша. «Столичная». Дороже ценится. – Слово «столичная» Стюарт произнес почти по-русски и широко улыбнулся. – Простите, – снова заговорил он, – какую газету вы здесь представляете?
– Я представляю журнал. Он называется «Внешняя политика», – ответил я, уверенный в том, что этот журнал никогда не попадался на глаза Стюарту.
– Знаю, – неожиданно сказал он. – «Внешняя политика». Выходит в Москве ежемесячно. Так?
Каждый журналист немножко тщеславен. То, что Стюарт знал о существовании моего журнала, отчасти расположило меня в его пользу. Я кивнул.
– Все русские, кажется, живут на пароходе, – сказал Стюарт. – Вы тоже?
– Я – в гостинице. Только сегодня прилетел.
– А я вчера. Мы помолчали.
– Мистер Воронов, – заговорил Стюарт, стараясь придать своим словам некую задушевность, – давайте забудем старое. В карете прошлого никуда не уедешь. Вы помните, кто это сказал?
– Помню.
– Я видел «На дне» мальчишкой. Ваш Художественный театр гастролировал тогда в Европе. Итак, давайте поставим крест на прошлом. Все в мире изменилось. Символ этих изменений – Хельсинки. Будем считать, что мы встретились впервые. Американский редактор и русский…
– Политический обозреватель.
– Отлично. Мы с вами живем сейчас в изменившемся мире.
– Да, друг Горацио, – усмехнулся я.
– Вы платите Шекспиром за Горького. Благодарю. Так вот, может быть, я был слишком настойчив в своем желании задержать вас здесь. Но, не скрою, мне хочется поговорить с вами. Так сказать, на новом этапе. В преддверии Совещания американскому редактору хочется побеседовать с советским политическим обозревателем. Разве это не естественно?
Я слушал Стюарта, отвечал ему, но продолжал думать о Брайте и о книжке, которую он написал. Наконец я не выдержал и, прервав Стюарта, спросил:
– Вы сказали, что Брайт что-то написал о Потсдаме?..
– Ерунда! – Стюарт пренебрежительно махнул рукой.
– Мы были в Потсдаме вместе, и мне интересно, что же он написал? – настаивал я.
– Что мог написать Брайт? – пожав плечами, ответил Стюарт. – Честно говоря, я и сам не помню.
– Но все-таки?
– Обещаю, что разыщу его книжку на нью-йоркской свалке и пришлю вам. Дайте мне визитную карточку. Впрочем, ваш адрес есть на обложке журнала. Мои референты его получают.
– Спасибо. Но вы не могли бы несколько подробнее…
Стюарт подозвал бармена и заказал двойную порцию шотландского виски «Черный ярлык». Это был один из самых дорогих сортов шотландского виски, если не самый дорогой.
Стюарт вопросительно посмотрел на меня.
– Апельсиновый сок, – сказал я.
– Дайте вспомнить, – комически обреченным тоном произнес Стюарт, видя, что я смотрю на него с нетерпением. – Если мне не изменяет память, Брайт в своей книжке утверждал, что жить с вами в дружбе невозможно. Что к вам неприменимы критерии цивилизованного мира. Он описывал, например, как Сталин пытался навязать Западу свои правительства в Восточной Европе. Послушайте, мистер Воронов, – вдруг перебил сам себя Стюарт, обнажая в улыбке свои ослепительно белые – конечно, вставные – зубы. – Я вовсе не собираюсь защищать то, что он когда-то настрочил. Вы хотите назвать это антисоветской стряпней? Согласен. Впрочем, лет двадцать назад она воспринималась по-иному. Сейчас это уже анахронизм.
– Вы считаете, что с антисоветской стряпней в ваших газетах покончено? – вежливо спросил я.
– Не задирайтесь! – шутливо-снисходительно отозвался Стюарт. – Мы же договорились – новая эра! В прошлом вы тоже немало порезвились на «трубадурах империализма» и «поджигателях войны», на Пентагоне и военно-промышленном комплексе…
– Это название изобрели не мы.
– А кто же?
– Президент Эйзенхауэр. Ему было виднее.
– Ладно, не будем считаться, – снова улыбнулся Стюарт. – До семьдесят третьего вы не входили в международную авторскую конвенцию. Могли и позаимствовать. Перевернем страницу и начнем жить по-человечески, без осточертевшей грызни. Должен же для чего-нибудь войти в историю этот июль семьдесят пятого! Отныне Хельсинки не только столица Финляндии. Это и символ. Согласны?
Теперь он правильно говорил, этот Стюарт. Разумно! Черт с ним, с Брайтом и с его книгой! В конце концов, Потсдам – это уже история. Новым критерием международных отношений становятся теперь Хельсинки. Это слово прочно войдет в арсенал борьбы за мир. Надо смотреть вперед, а не назад. Вперед и только вперед!
– Согласен! – уже более дружелюбно ответил я. – Забудем о нашем старом споре. В конце концов, это уже далекое прошлое. Сюда же люди едут для того, чтобы строить будущее…
– Вот именно! – воскликнул Стюарт. – А как, по вашему мнению, будет выглядеть Заключительный акт?
– Я могу только предполагать…
– Что ж, давайте ваш вариант. Я дам свой, а потом проверим.
Стюарт усмехнулся и глотнул из стакана. Пить он, видимо, умел: сначала – водка без всякой закуски, затем – двойная порция неразбавленного виски. Другой бы на его месте давно захмелел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88