Через полчаса он вскочил на ноги, протянул мастеру листок бумаги и несколько высокомерно произнес:
– Не в уплату, а на память за то, что однажды имели честь предоставить мне ночлег.
Ионас схватил бумагу, а Нестор снова прекратил работу.
– Где мои очки? – произнес Ионас и посмотрел на Нестора.
– Вот они! Давай я прочту.
– Ты? Давай очки!
Нестор стал выковыривать из ушей серу и, открыв рот, следил за своим мастером.
– Я могу идти? – спросил Йере.
– Иди. Вот ключ.
– Прощайте.
Ионас не ответил, но Нестор оказался вежливей его.
– Заходи еще, – сказал он. – Мастер человек хороший.
Йере вышел. Нестор убрал со лба прядь волос, уставился на своего работодателя и вслух произнес.
– Таковы все старики. Все.
А Ионас Сухонен плакал. Подбородок его дрожал, внутренняя поверхность очков покрылась влагой слез. У стихотворения, написанного Йере Суомалайненом, было такое название: «Моему лучшему другу, мастеру Ионасу Сухонену».

Мастер Сухонен умный человек.
И образован, словно пастор.
Быстрей Лундена он распознал:
Меня мучили не легкие, не желчный пузырь,
У меня была лишь болезнь поэта:
Замерзшие ноги и жар горемыки;
Пустота грызла мой живот,
Разум покинул меня.
Но мастер Сухонен, мудрейший человек,
Спас меня от смерти.
Он знал лучше, чем Лунден,
Чего недостает художнику.
Он накормил меня, дал пристанище.
Скиталец обрел берег мира.
Скоро поэт, Ионас, заплатит за твою заботу.
Это стихотворение даю тебе в качестве расписки!

Губы Ионаса дрожали. Он потряс листком бумаги в руке и воскликнул:
– Господи Боже! Он все-таки оказался поэтом! Но нельзя допустить, чтобы повторилась судьба Алексиса Киви Алексис Киви – классик финской литературы, скончался в нищете.

. Нельзя!
Ионас выскочил на улицу и погнался за Йере. На лице Нестора появилось беспокойное выражение. Он бросил ботинок и молоток на стол, подбежал к окну, разговаривая сам с собою вслух:
– Дураки оба. Один жаждет рифм и, когда получает их, начинает орать. И болтать о судьбе. Так чья же судьба здесь сейчас адски хороша? Да ничья, за исключением Лидии. Однако она чересчур чувствительна, а мне не нравятся чувствительные бабы. Все они дуры. Работа сегодня совсем не пойдет. Весь труд сапожника превратился в рифмы…
Ионас бежал по главной улице, заглядывал во все мыслимые уголки поселка в поисках Йере. Мастер чувствовал, что он отнесся плохо к поэту, гению, который умел петь по приказу, хотя приказ не исходил ни от жены, ни от издателя. Держа в руке листок со стихотворением, Ионас расспрашивал прохожих. Нет, никто не видел писателя, у которого не было бы длинных волос – символа принадлежности к поэтической когорте. Угнетаемый чувством собственной вины, Ионас возвратился в мастерскую и уселся с опустошенным видом на свое рабочее место, не выпуская из рук стихотворение. Он даже не удосужился посмотреть на Нестора, который спросил:
– Много он задолжал мастеру?
– Кто?
– Он. Этот живчик.
Ионас выпрямился и серьезно спросил:
– Знаешь ли ты, Нестор, что такое творчество?
– Да-а. То, что мы с тобой делаем: чиним и ремонтируем или шьем новую обувку, если заказывают.
– Я имею в виду духовный созидательный труд, – уточнил Ионас. – Знаешь ли ты, что это такое?
– Нет, не знаю. Мастер имеет в виду песенки?
– Когда ты говоришь, у тебя такой вид, будто ты проглотил колючую проволоку, – заметил Ионас.
На том беседа прервалась. Нестор больше не осмеливался даже улыбаться. Он никогда не видел обычно добродушного мастера таким серьезным и сухим. Может, мастер был сильно огорчен? Пожалуй, ему нужна рюмка вина. Хотя и она не всегда помогает. Тоска в вине не тонет, она лишь мокнет от него. Вино – единственный враг человека, который пользуется его искренней и беспредельной любовью.
Спустя некоторое время Ионас отправился на половину гладильной мастерской встретиться с Лидией. Из памяти никак не шла трагическая судьба поэта Алексиса Киви. Великие поэтические произведения не только создаются – их еще и забывают. Сколь должно быть неустойчиво человеческое настроение, если доброта и грусть могут в единый миг превратиться в жестокую холодность.
Когда Ионас открыл дверь гладильного заведения, он решил больше не вспоминать Алексиса Киви. Перед глазами мастера открылась довольно-таки идиллическая картина: Йере и Лидия сидели, прижавшись друг к другу, на углу стола для глажки. Ионас удивился, как они могут целоваться в таком неудобном положении. Проявив деликатность и несколько устыдившись собственного появления, Ионас вернулся к себе в мастерскую и спрятал стихотворение в ящик рабочего стола. Затем он принялся за починку сапог купца Сексманна и сказал своему помощнику:
– Ты прав, Нестор. Мы тоже занимаемся творчеством. Нестор внимательно посмотрел на лицо мастера, на которое внезапно легли темные тени, и ответил:
– Не берись за рифмы. Правильно мастер говорит: жизнь – это гротеск.
– Именно так, мальчик мой, – вздохнул Ионас и поднялся на ноги.
Он сходил в свою комнату и принес небольшую бутылку и две рюмки, сказав при этом:
– Я запрещал тебе выпивать во время работы, но сейчас разрешаю. За компанию со мной.
– Здорово сказано, – взволнованно произнес Нестор. – Если тебя это больше устраивает, я снова буду работать на почасовой оплате.
Йере далеко не ушел. Он просто переместился за стенку. Когда он пришел попрощаться с Лидией, та расплакалась и пообещала, что умрет с тоски. Йере принялся успокаивать ее и попал в западню, о которой так много написано – хотя и различными способами – в мировой литературе и в финских еженедельных журналах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76