Кикудзи догадался — ведь она говорит о нем! Каким оскорблением, каким унижением был для нее этот случай!
— Прошу вас, простите ее, простите! — повторила она в безумном отчаянии.
— Какое тут может быть прощение! Я благодарен вашей матери, — ясно и твердо сказал Кикудзи.
— Это она, она во всем виновата! Моя мать ужасная женщина!.. — Голос девушки дрожал, она глотала слова. — Не обращайте на нее внимания! Оставьте ее, забудьте о ней, умоляю вас!
Кикудзи понял, какой глубокий смысл вкладывала Фумико в слово «простить» — не только не винить, но и забыть, не трогать, не тревожить.
— И еще… пожалуйста, не звоните ей больше по телефону!
Она залилась краской и, словно пытаясь побороть отчаянный стыд, подняла голову и прямо посмотрела в лицо Кикудзи. В ее глазах стояли слезы. Но в этих глазах с огромной яркой радужной оболочкой совсем не было ненависти — только немая мольба.
— Я все понимаю, — сказал Кикудзи. — Простите меня!
— Умоляю вас!..
Краска, все больше заливая ее лицо, теперь потекла вниз, на светлую длинную шею, добралась до белой отделки ворота, подчеркивавшей красоту этой шеи.
— Мать обещала вам прийти и не пришла. Это я ее не пустила… Она не слушала меня, порывалась уйти, но я обняла ее и не пускала… Все время держала…
Голос девушки звучал уже более спокойно, словно ей стало немного легче.
Через три дня после той ночи Кикудзи позвонил госпоже Оота. Чувствовалось, что она страшно обрадовалась. Они условились встретиться в кафе, но она не пришла.
Больше он не звонил и не видел ее.
— Потом мне стало очень жалко маму. Но в тот момент я была сама не своя, ни о чем не думала, хотела лишь ее удержать. А она так плакала. Говорит — если ты меня не пускаешь, позвони сама, скажи, что я не приду… Я хотела позвонить, взяла трубку, а голоса нет… А она смотрит на аппарат и плачет, плачет. Наверно, вы ей виделись, Митани-сан… Такая уж она у меня, моя мама…
Оба немного помолчали, потом Кикудзи спросил:
— А почему тогда, после чайной церемонии, вы ушли? Вы же знали, что ваша мать специально осталась… из-за меня…
— Мне хотелось, чтобы вы с ней поговорили, чтобы поняли, что моя мать не такой уж плохой человек…
— Не плохой?! Что вы, она хороший человек, слишком даже хороший.
Девушка потупилась. Небольшой, хорошей формы нос, крупные полные губы. И овал лица нежный, округлый, как у матери.
— Знаете, я иногда думал о вас… Мне ведь было известно, что у госпожи Оота есть дочь, вот я и фантазировал, как мы будем с этой девочкой разговаривать о моем отце…
Фумико кивнула.
— Я тоже иногда об этом думала.
Кикудзи стало немного грустно. Если бы между ним в госпожой Оота ничего не было, он бы мог безо всякого стеснения беседовать с этой девушкой о своем отце.
Но именно потому, что было то, что было, он теперь простил госпожу Оота, простил от всей души, и не осуждал уже больше отца за его отношение к ней. Но, может, все это чудовищно?
Фумико, очевидно почувствовав, что засиделась, вдруг заторопилась, поспешно поднялась с кресла.
Кикудзи пошел ее проводить.
— Если бы наступило такое время, когда мы с вами смогли бы спокойно поговорить о благородстве вашей матери, да и о моем отце тоже, как бы хорошо было, правда? — сказал Кикудзи и тут же внутренне удивился своим словам. Мысль довольно-таки странная, но он нисколько не покривил душой — он действительно так думал.
— Да… хорошо бы… Но вы ведь скоро женитесь.
— Женюсь?
— Ну да! Мама мне говорила про Юкико Инамуру. Вы ведь были на смотринах?
— Нет, это не совсем верно…
Сразу за воротами дорога шла под уклон. Где-то на середине холма она начинала петлять, и отсюда, если обернуться, дома Кикудзи уже не было видно, только вершины росших в саду деревьев еще рисовались на фоне неба.
Слова девушки вызвали в памяти Кикудзи образ другой девушки — той, с тысячекрылым журавлем. Тут Фумико остановилась и попрощалась. Он повернулся и пошел обратно, вверх по склону.

Лесной Закат
1
Тикако позвонила Кикудзи на службу. Когда он поднял трубку и услышал ее голос, у него вытянулось лицо.
— Вы с работы прямо домой?
— Еще не знаю…
Вообще-то он никуда не собирался заходить, но теперь заколебался.
— Прошу вас, сегодня приходите прямо домой. Ради памяти вашего отца. Он в этот день всегда устраивал чайную церемонию. Я с утра об этом думаю и волнуюсь… Так разволновалась, что уж не могла усидеть на месте.
Кикудзи молчал.
— Пока я… Алло, алло! Вы слушаете? Пока я прибирала чайный павильон, мне захотелось что-нибудь приготовить…
— А где вы, собственно, находитесь?
— У вас, у вас дома. Простите, сразу вам не сказала.
Кикудзи поразился.
— Вспомнила я этот день и прямо места себе не находила. Не успокоюсь, думаю, пока не пойду к вам и не наведу порядок в чайном павильоне. С вашего позволения, конечно. Надо бы раньше вам позвонить, предупредить вас, но… боялась, что вы, Кикудзи-сан, откажете…
После смерти отца чайный павильон пустовал. Правда, мать иногда ходила туда и подолгу сидела там в полном одиночестве. Но она не разжигала огня в очаге, а брала с собой чугунный чайник с кипятком. Что она там делала, в тишине, совсем одна? Наверно, думала о своем. Кикудзи всегда волновался, когда мать затворялась в чайном павильоне. Он был уверен, что думы у нее были невеселые.
Сколько раз он хотел пойти туда и посидеть вместе с ней, но почему-то так ни разу и не зашел.
Пока был жив отец, в чайном павильоне царствовала Тикако и мать туда не ходила.
А теперь, когда и отец и мать умерли, павильон всегда был закрыт. Лишь старая служанка, давно жившая в их доме, проветривала его несколько раз в году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56