— Барышня Оота-сан изволили пожаловать. Сказали, что, если у нас гости, они придут в другой раз…
— Что?.. Она ушла?
Кикудзи поспешно вышел в переднюю.
2
— Простите, я…
Фумико подняла голову и взглянула Кикудзи в глаза. В этот момент хорошо была видна вся ее шея, белая, тонкая.
В ямке, где кончалась шея и начиналась грудь, лежала едва заметная тень.
Или освещение такое, или она похудела?.. От этой бледной тени Кикудзи стало чуть-чуть грустно и в то же время необыкновенно легко, словно камень с души свалился.
— А у меня Куримото…
Он сказал это спокойно, без малейшего усилия над собой. Напряжение, еще секунду назад державшее его в тисках, куда-то улетучилось, стоило только ему увидеть Фумико.
Она кивнула.
— Я догадалась, вон ее солнечный зонтик…
— А-а, этот…
В углу стоял серый зонтик с длинной ручкой.
— Может, вам неприятно? Если хотите, отдохните немного в чайном павильоне. А Куримото я сейчас выпровожу.
Сказав это, Кикудзи вдруг удивился самому себе: ведь он знал, что придет Фумико, почему же сразу не постарался отделаться от Тикако?..
— Мне все равно, — сказала Фумико.
— Да? Очень хорошо! Тогда прошу вас, проходите пожалуйста.
Войдя, Фумико приветливо поздоровалась с Тикако, словно и не подозревала о ее враждебном отношении.
Последовали традиционные слова соболезнования и традиционная благодарность за выражение соболезнования.
Тикако сидела откинувшись, чуть приподняв левое плечо, как на уроке, когда она внимательно следила за действиями ученицы.
— Да, очень грустно… В теперешнем мире мягкие, ранимые души не выдерживают… Вот и ваша мама умерла, увял последний нежный цветок.
— Ну, не такая уж она была мягкая…
— Как горько ей, наверно, было оставлять вас одну-одинешеньку.
Фумико не поднимала глаз. Ее пухлые губы были крепко сжаты.
— Я думаю, вам действительно очень одиноко, — продолжала Тикако. — По-моему, самое время возобновить занятия чайной церемонией.
— Я, знаете ли, уже…
— Поймите, это очень отвлекает!
— Да, но сейчас я в несколько другом положении. Чайная церемония мне уже ни к чему.
— О-о, зачем вы так говорите?! Не надо принижать себя! — Тикако картинно воздела руки, до этого спокойно лежавшие на коленях. — Сезон дождей прошел, вот я и пришла в этот дом. И знаете для чего? Откровенно говоря, хотелось посмотреть, в каком состоянии чайный павильон. — Она мельком взглянула на Кикудзи. — Не составите ли вы мне компанию, Фумико-сан?
— Даже не знаю…
— С вашего позволения возьмем для церемонии сино — в память вашей матушки.
Фумико наконец подняла глаза и взглянула на Тикако.
— Поговорим, побеседуем, вспомним маму.
— Пожалуй, не стоит. А то я еще там расплачусь.
— А почему бы и не поплакать? Поплачем вместе. Ведь скоро у Кикудзи-сана появится молодая жена, и кто знает, может быть, мне будет заказан вход в чайный павильон. А у меня с ним столько хорошего связано… — Тикако улыбнулась и неожиданно строгим тоном добавила: — Конечно, если сговор останется в силе и свадьба Кикудзи-сана с Юкико Инамура состоится.
Фумико кивнула. На ее лице ничего не отразилось. Лишь крайняя усталость была заметна на этом лице, так похожем на материнское.
Кикудзи сказал:
— Зачем вы так говорите? Это нехорошо по отношению к Инамура-сан. Ведь ничего еще не решено.
— Я и сказала — если все останется в силе, — возразила Тикако. — «У доброго дела много помех» — правильная поговорка, так оно обычно и бывает. А пока никакой ясности нет, вы, Фумико, считайте, что ничего и не слышали.
— Хорошо! — Фумико опять кивнула.
Тикако, позвав служанку, пошла убирать чайный павильон.
— Осторожно, тут в тени листва еще мокрая, — донесся из сада ее голос.
3
— Утром, когда я вам звонил, вы, наверно, слышали в трубку, какой здесь был дождь, — сказал Кикудзи.
— Разве можно услышать дождь по телефону? Не знаю, я не обратила внимания… Нет, правда, разве можно услышать в трубку такие вещи — шум дождя в вашем саду?
Фумико взглянула на Кикудзи, потом перевела взгляд на сад.
За кустами и деревьями шуршал веник — это Тикако подметала чайный павильон.
Кикудзи тоже посмотрел на сад.
— И я, наверно, не слышал, как шумит дождь у вас. Но дождь был очень сильный, и мне потом начало казаться, будто я слышу.
— Да, настоящий ливень! И гром был ужасный!
— Вы сказали по телефону, что сильно ударило.
— Знаете, как странно… Оказывается, дети даже в мелочах порой похожи на родителей. Помню, когда я была маленькой, мама в грозу, как только грянет гром, прикрывала мою голову рукавом кимоно. А летом, выходя из дому, всегда смотрела на небо — не собираются ли тучи… И я точно так же… Когда гремит гром, мне хочется закрыться рукавом.
Фумико немного смутилась, стыдливо сжала плечи.
— Я принесла чашку сино, — сказала она и вышла в переднюю.
Вернулась, поставила чашку перед Кикудзи, но обертку не развернула.
Однако, видя, что Кикудзи не решается дотронуться до свертка, придвинула сверток к себе, развернула бумагу и вынула чашку из футляра.
— Кажется, ваша мама любила те две чашки, парные, работы Рёню… И пила из них чай ежедневно, — сказал Кикудзи.
— Да, но чаще все-таки пользовалась этой. Говорила, что в черной и красной чашках теряется зеленый цвет чая.
— А ведь верно! На черном и красном фоне зеленый цвет теряет свою прелесть.
Кикудзи все не решался взять в руки вынутую из футляра чашку, и Фумико сказала:
— Наверно, это неважное сино.
— Нет, что вы!
Но он все еще не решался взять чашку.
Белая глазурь, как и говорила утром по телефону Фумико, была с едва заметным красноватым оттенком. Красный оттенок словно бы проступал откуда-то изнутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56