– У меня был обморок, вот и все.
– У вас раньше бывали обмороки? Или это впервые?
– Не впервые.
Риссо сделал паузу, чтобы стенограф успел все записать, и сказал:
– Вернемся к среде. Куда вы ездили?
– В Волатерру. В поместье между Волатеррой и Монтескадо.
– В поместье профессора Бронзини?
– Да.
– По его приглашению?
– Конечно.
– Когда вы возвращались во Флоренцию, было уже темно?
– Нет. Смеркалось, но темно ещё не было.
– Вы заезжаете в гараж сходу или сдаете задом?
– Обычно задним ходом.
– И в этом случае вы поступили так же?
– Разумеется.
– Сейчас вы поймете, почему я задаю вам эти вопросы, синьор Брук. Въезжая в сумерки в гараж передком, вы могли бы разбить противотуманную фару и не заметить этого, не так ли?
– Мог, но это крайне неправдоподобно.
– Согласен. Поскольку вы сдавали в гараж задним ходом, разбить её в этом случае вы не могли.
– Нет.
– Так когда же, как вы полагаете, она разбилась?
– Понятия не имею.
– Вы проверяли её в четверг?
– Конечно нет.
– Машина стоит в незапертом гараже между вашим домом и домом синьоры Колли.
– Я ничего не заметил. Она, видимо, да.
– Да, она действительно заметила, синьор Брук. Когда в пятницу вечером около шести вывела пса на прогулку. – Он помолчал, ожидая, что Брук вмешается, но тот тоже молчал. – Она всегда восхищалась, в каком дивном состоянии вы поддерживаете машину. Будь фара разбита – не треснувшая, а помята и разбита, как сейчас, – уверяет, она бы уж это точно заметила.
– Теперь все ясно.
Риссо недоуменно переспросил:
– Что ясно, синьор Брук?
– Фару кто-то разбил уже после шести. Дети Колли вечно играют посреди улицы. Я уже жаловался их матери, но разумеется, она не может запереть их на весь день дома.
– В пятницу вечером дети Колли были в кино.
– Я не говорил, что это именно они. Там носится уйма детей.
– Вам не кажется странным, что никто из ваших соседей в тот вечер ничего не видел и не слышал? Но пойдем дальше. Вы утверждаете, что в тот вечер отправились на встречу с кем-то, кто не пришел. И вы его подождали, потом развернулись и поехали домой.
– Да.
– Вы можете сообщить, с кем намечалась встреча?
Брук, подумав, ответил: – Полагаю, он здесь не при чем.
– Значит, вы отказываетесь дать нам такую информацию?
Еще немного подумав, Брук сказал: – С такой формулировкой я не согласен. Я не отказываюсь, но считаю, что это не относится к делу.
– Решать, относится информация к делу или нет, предоставьте нам.
– Пожалуйста, – сказал Брук. – Я должен был встретися с Мило Зеччи.
Если он ожидал какой-то реакции, то был разочарован. Похоже, прокурора это вовсе не удивило.

4. Похороны
Длинная кавалькада машин с черными атласными накладками на фарах, с черными бантами на ручках и с черными кокардами на «дворниках» тянулась по Виа дель Арте делла Лана, направляясь к собору Сан Микеле.
Капитан Комбер пришел заранее и стоял у входа в собор. Он насчитал пятнадцать машин. Никто не знает всех своих родственников, пока не умрет. В молодости похороны – тоска, в зрелом возрасте – шутка, но когда человек стареет, каждые похороны становятся репетицией его собственных. Тем временем подъехало ещё полдюжины машин.
Капитан не учел, что семейство Зеччи не было изолированной ячейкой из трех человек, а входило в сложный организм, многолетний матриархат, вросший своими корнями глубоко в почву Кампаньи. Преобладали тут женщины – гордые, самоуверенные и величественные, все как одна в траурных туалетах, переживших уже десятки таких событий. Сопровождали их расстроенные загорелые мужья и стайки чисто вымытых детей. Этот день принадлежал женщинам.
В первой машине сидела Аннунциата с Тиной, только вдвоем. С момента отъезда из дому Аннунциата не закрывала рта, и этот поток слов был настолько невероятен, что Тина начинала беспокоиться. Молчание матери или её слезы были бы ей милее чем это горячечное настроение.
– Если мы будем так тянуться, – сказала Аннунциата, – опоздаем в церковь и все пойдет вверх ногами.
– Мы поздно выехали, потому что ты заставила меня все запирать, даже мастерскую.
Неужели ты думаешь, что к нам кто-то вломится, пока мы будем на кладбище?
– Обычный вор – нет.
– Кто тогда?
– Диндони, разумеется. Он все время пытается попасть в дом. В наш дом! Он что, думает, если Мило нет, так он станет его?
– А он не сказал, что ему нужно?
– Вначале пришел выразить сочувствие. Очень надо! Потом явился насчет счетов, которые нужно оплатить. Я ответила, что не время говорить о деньгах. В третий раз влез в дом через кухню, когда думал, что меня нет. На счастье я вернулась и поймала его. Кто знает, куда бы он совал свой вонючий нос!
С тех пор я все запираю.
– Но теперь он не сможет ничего сделать. Будет в церкви.
– Разумеется. Он в предпоследней машине. С поминками все в порядке?
– В сотый раз говорю тебе, что да! – не выдержала Тина. – Синьор профессор все взял на себя. С кладбища поедем в ресторан, там уже заказали и зал, и все остальное.
– Он заботился о Мило, когда был жив, – сказал Аннунциата, – не забывает и после смерти.
Собор был полон, поскольку прибыли общины и резчиков, и мраморщиков, и даже община столяров прислала свою делегацию. Флорентийские коллеги явились все до единого. Капитан чувствовал, что это неспроста. Его преследовала фраза, вычитанная в газете: «Английский водитель оставил его умирать». Сборище в церкви походило на демонстрацию – тихую, но угрожающую.
Гроб стоял на черном катафалке в глубине собора. Вот появилась семья. Головы повернулись к Аннунциате и Тине, занявшим места в первом ряду. Тина увидела капитана и слабо ему улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57