Вы бросаете меня в тюрьму только за то, что я против бошей. Вы хотите, чтобы никто не знал, что это было сделано против бошей. Но все это знают. И я молчать не буду. И вам не дадут убить меня. Люди в Сен-Мартене не допустят, чтобы вы меня убили. Франция этого не допустит. Я буду повторять снова и снова, что вы лжете. Я имела в виду не мадам, я имела в виду бошей.
Пока она говорила, рассудительный мосье Ксавье совершил самый безрассудный поступок в своей жизни. С трудом сдерживаемым, ровным шагом, крепко сжав очень красные губы, со вздутым родимым пятном на правой щеке, с потемневшими от гнева живыми глазами, маленький человек подошел к двери, которую только что закрыли, и распахнул ее. Люди в приемной не разошлись. Наоборот, их стало еще больше; приемная была полна народу, стояли голова к голове. Симона без помехи подошла к порогу. Люди хранили молчание. Она сказала им:
- Передайте всем: я сделала это, чтобы бошам ничего не досталось.
Поведение мосье Ксавье, видимо, забавляло маркиза.
- Никогда не думал, мосье, - сказал он, усмехнувшись и слегка покачав головой, - что взрослый человек может ради ребяческого жеста поставить на карту свое служебное положение.
Мосье Ксавье ничего не ответил и даже не взглянул на него.
Зато супрефект вздрогнул. Неопределенно скосив глаза в ту сторону, где в толпе промелькнул жандарм Гранлуи, он сказал:
- Полагаю, что следует положить этому конец. - И, обратившись к Симоне, он, словно в оправдание себе, сказал: - Я здесь в некотором роде только исполнительная инстанция.
Жандарм медленно, нерешительно прокладывал себе дорогу в толпе и наконец подошел к Симоне. Она сказала ему:
- Сейчас, мосье.
Она оглядела собравшихся, одного за другим, красноречивым взглядом простилась с мосье Ксавье, пристально, словно стараясь запечатлеть в памяти, вгляделась в надменное, холодное лицо маркиза, гладкое, злое мэтра Левотура, широкое, расплывшееся лицо мадам, в упор посмотрела в белесые прячущиеся глаза супрефекта. Мосье Корделье поежился под ее взглядом, мэтр Левотур сохранил безучастное выражение лица, мадам же ответила открытым взглядом, и на ее лице снова мелькнула прежняя едва заметная усмешка. Осталось только заглянуть в глаза дяде Просперу. Но, как она ни пыталась, ода не увидела его глаз, он не поднимал головы. Тогда она сказала ему:
- Вы нехороший человек, дядя Проспер. - Затем спокойно последовала за жандармом Гранлуи.
Опять, в последний раз, шла она по знакомым коридорам дворца Нуаре.
- Полагаю, мадемуазель, - сказал жандарм, - нам лучше выйти черным ходом. У главного большое скопление публики.
Но консьерж сердито огрызнулся:
- У черного хода тоже большое скопление публики. Вы с таким же успехом можете выйти через парадный ход. Машина ждет здесь.
Он проводил их к главному подъезду. Большие красивые ворота обычно бывали закрыты, в них была узкая калитка, ею и пользовались посетители, бесчисленное множество раз Симона проскальзывала в нее. Сегодня же консьерж обстоятельно и мрачно распахнул ворота настежь.
Симона заморгала, когда свет залитой солнцем площади хлынул в сумрачный вестибюль. Площадь была густо усеяна народом, море светлых и смуглых лиц надвинулось на Симону. Шепот пронесся по толпе, когда Симона в сопровождении жандарма появилась в воротах. Потом наступила глубокая тишина.
Чтобы подойти к стоянке машин, Симоне и жандарму надо было пересечь площадь; на противоположной стороне стояла машина, очевидно предназначенная для Симоны, высокая, черная и закрытая. Толпа, пропуская Симону, расступилась, и образовался свободный проход. Когда она приближалась, люди умолкали. Те, кто был в шляпах или фуражках, обнажали головы.
Так шла она к ждавшей ее машине, и жандарм нес маленький узелок с ее вещами.
Вдруг какой-то старик протиснулся вперед и остановил Симону. То был папаша Бастид. Румяное лицо его, обрамленное белоснежными волосами, подергивалось. Он подошел к ней почти вплотную. Угловатым движением протянул ей что-то, - по-видимому, книгу, тщательно завернутую и перевязанную шпагатом:
- Вот, вот, - проговорил он; старик, всегда такой речистый, не находил слов. - Прощай, малютка, - сказал он.
- Прощайте, папаша Бастид, - ответила она.
Она была уже у машины. Внутри, в полумраке, она увидела силуэт безобразной женской фигуры.
Симона повернулась. Долгим взглядом, в последний раз, окинула солнечную площадь, благородный фасад дворца Нуаре, людей, которые все, как один, обратили к ней лица. Так стояла она перед открытой дверцей машины, жандарм положил вещи внутрь, чернота кареты ждала ее.
Но тут толпа, все время стоявшая безмолвно и неподвижно, пришла в движение. Взметнулись руки для прощального приветствия, женщины и девушки плакали, жандарм стал во фронт, раздались возгласы:
- Прощай, Симона! Прощай, Симона Планшар! Не падай духом, Симона! До свидания, Симона! Мы не забудем тебя, Симона Планшар! Мы вырвем тебя оттуда, Симона!
- Прощайте, - сказала Симона своим красивым, звучным голосом, она казалась совершенно спокойной. - Прощайте, родные. До свидания. - Она увидела, как много у нее друзей. Она думала: "Я должна оправдать их любовь, я должна быть достойной дочерью Пьера Планшара". Она не испытывала никакого страха. Решимость, рожденная познанием, закалила ее.
Под бурю возгласов она вошла в старую колымагу, в которой ее ждала безобразная женщина. Треща и кряхтя, машина тронулась. Симона удалялась навстречу черным годинам ожидания, унося в памяти прощальные возгласы своих сограждан, а в сердце - уверенность, что она выдержит испытание.
ПРИМЕЧАНИЯ
Роман "Симона" вышел впервые в английском переводе, в американском издательстве "Викинг Пресс" (1944 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82