— безнадежно спросил полковник.
— Что когда?
— Когда переезжать на новую квартиру будете?
— Когда куплю.
— Что купите?
— Новую квартиру…
С улицы, из первого встретившегося на пути телефона-автомата, Сан Саныч позвонил в районную администрацию.
— Скажите, пожалуйста, как давно работает наш районный Голова? — спросил он. — Нам очень понравилось его выступление на последнем собрании ветеранов. Мы бы хотели выразить ему нашу признательность…
— Три года, — ответил вежливый голос.
— А до того?
— Я точно не знаю. Но, по-моему, тоже в администрации. Другого района.
— А до того?
— Кажется, на производстве. Руководителем.
— Спасибо.
— Вам спасибо. За отзыв о работе администрации… Значит, три года. И до того года три в другой администрации. А до того несколько лет на производстве. А до того пять лет в колонии строгого режима. По приговору суда. За двойное убийство с отягчающими. А до того год за воровство. И два за хулиганство… Какая интересная и не типичная для управленческого лидера карьера. Или наоборот — типичная?
Вечером следующего дня Сан Саныч сидел в качестве случайного гостя в актовом зале районной администрации. На каком-то очередном торжественном собрании. Или чествовании. Или праздновании. Или поминовении. Не суть важно. Важно, что в президиуме находился подозреваемый. Он же Глава районной администрации, он же депутат какой-то там Думы, он же скончавшийся в результате долгой продолжительной болезни рецидивист Мокроусов.
Сан Саныч сидел в первых рядах, разложив на коленях фотографии и сличая их с оригиналом. В следственной практике эта операция называлась идентификацией. Подозреваемый идентифицировался плохо. Мешал его дорогой галстук, пиджак, окружение и должность. Все они свидетельствовали против участия подозреваемого в преступлении. «За» — говорили родинка, овал лица, форма ушей и носа, характерные привычки и интуиция сыщика. Интуиция и привычки были вторичны. Их в качестве аргумента никто бы не принял. А вот не подверженные изменениям абрис лица, разрез глаз и родинку… Их оспаривать было сложнее.
— Разрешите вас поздравить с вашим профессиональным праздником, — поздравлял докладчик аудиторию.
Аудитория хлопала.
С аудиторией Сан Санычу не повезло. В зале большей частью сидели женщины.
Молодые. Может быть, ткачихи, может быть, воспитатели дошкольных учреждений. Среди их гладких физиономий и пышных причесок Сан Саныч ощущал себя сухофруктом, случайно попавшим в корзинку с только что собранными наливными яблочками.
— Хочу отметить ваш героический труд на ниве…
«И еще брови, — в свою очередь замечал Сан Саныч. — Брови: один в один».
Бурные аплодисменты…
Дома ветеран-разведчик сварил манную кашу и, покрошив туда хлеб и поедая все это, думал. По поводу Главы своей администрации. С которым он был лично знаком.
Что ж с ним делать? Выводить на чистую воду и досаживать на оставшиеся от приговора семь лет? Так он уже не Мокроусов. Он уже Петров. Который не может отвечать за деяния рецидивиста Мокроусова. И Мокроусов не может отвечать за Мокроусова, потому что умер. А покойников тащить на пересуд нельзя. Разве только на один — на Страшный. Но до него еще как до всеобщей, по всем статьям и срокам амнистии.
Может, доказать, что Петров не Петров, а Мокроусов, который похоронен много лет назад, но не умер и на основании этого посадить?
Только как доказать? С помощью горячего убеждения, красноречия и страшных, имеющих отношение к ближним родственникам клятв? Или портретного сходства того преступника и этого Главы, которое на первый взгляд уже не очень-то и сходство? Или того круче — эксгумации трупа и сравнения его с живым человеком? Но кого эксгумировать, если покойник не умирал? Скелет из могилы? Если, конечно, он там найдется. Так ведь захороненный мертвец с живым прототипом точно не совпадет. Потому что им не является.
Нет, это не подходит.
Тогда, может быть, сличения фотографий?
Это да. Это документ. И еще отпечатков пальцев, которые не меняются в зависимости от занимаемой должности. Только как подозреваемого притащить на сравнительную экспертизу? Как заставить сдать те пальчики?
Был бы беглый покойник бездомным бомжем, или рядовым отечественным инженером, или доктором каких-нибудь теоретических наук. То есть совершенно бесправным, с точки зрения высокопоставленных связей, гражданином. Тогда его еще можно было бы припереть к тюремной стенке. Но вряд ли это удастся сделать с Главой администрации, у которого полста служек на подхвате и не считано друганов-приятелей в самых высоких, в том числе правоохранительных органах! Тех, которые в обиду его дать могут и не пожелать! И скорее всего, по причине дружбы и общих интересов, не дадут!
Как такого умудриться притащить на допрос или на экспертизу, когда он из-за границы и из запредельно высоких кабинетов не вылазит? Попросить ныне правящего Премьер-министра или мэра в ходе производственного совещания поинтересоваться, не сидел ли их подчиненный лет так десяток назад в колонии особо строгого режима? За убийство двух законопослушных граждан.
— Нет? Честное слово? Честное благородное?
— Конечно, честное! Конечно, благородное! Век воли не видать!
— Ну тогда все обвинения снимаются. Как не имеющие под собой никаких оснований. Прозит!
Впрочем, и об этой малой услуге Премьера с мэром не попросить. Так высоко допрыгивать Сан Саныч не умел, даже когда был в полной физической и должностной силе «важняком». А теперь в гордом звании заслуженного, в масштабах отдельно взятого района, пенсионера — тем более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17