Вечером передумаю. И тогда не взыщите.
Тогда по всей строгости закона. Нашего закона.
Только вы, размышляя, не кипятитесь. И не о себе только думайте. Вам что — вы люди пожилые, которым терять нечего. Кроме пенсии. А вот всем прочим, что помоложе…
— Каким прочим?
— Которых вы в гимнастерки вырядили и заставили всю эту дурь ломать. Вы что думаете, с них не спросится за этот маскарад? Еще как спросится. Как за соучастие в похищении и задержании в качестве заложника должностного лица с целью получения выкупа и дестабилизации существующего политического положения. А это, извините, не мелкое хулиганство. Это — большая политика.
За которую иногда и к стене подводят. Вне зависимости от возраста и степени участия.
— Все, деды, доигрались, — выдохнул кто-то из ветеранов. — Я предупреждал — это плохо кончится.
— Не наводи панику. Это еще бабушка надвое сказала, что все. Мы располагаем очень серьезным фактическим материалом…
— Он тебе сказал, куда этот материал сунуть. Нет, не свалить нам его У него такие связи, до каких нам с нашим росточком не дотянуться. Спеклись мы.
— Да, не повезло. Крепче он оказался, чем мы предполагали…
— И что теперь?
— По домам теперь. И ему, и нам. И сидеть тихо, как мышки, чтобы кошку не раздразнить.
— Он не кошка. Он, похоже, волкодав. Все замолчали, уставившись печальными глазами в пол. И разом повернулись, когда в дверь вошел Федор.
— Слышали?
— Слышали.
— И что делать думаете?
— Сухари сушить. Мешками. Или на поклон идти.
— На какой поклон?
— На самый низкий. Подобострастный. Авось смилостивится. Авось простит неразумных. Хотя бы тех, кого мы в это дело не спросясь втравили.
— Да. За других попросить не грех…
— Нет, бойцы, я так не согласен. Чтобы челом бить, — вдруг встрепенулся Сан Саныч. — Может, он, конечно, и сильней, но только и мы не из слабаков.
Немец покруче был, а и тому хребет сломали. Не согласен я на мировую идти.
Хоть убейте.
— Он и убьет.
— Пусть убивает. Лучше так, чем сапоги лизать.
— Сапоги, конечно, неприятно…
— В общем так, я сейчас ухожу. И вы уходите, — сказал Сан Саныч. — А этого, — кивнул он на дверь, — закройте на засов. Так чтобы он вырваться не мог.
— Ты что, Саныч, удумал? Что ты с ним сотворить хочешь? — насторожились все.
— То же, что и раньше. Только теперь уже обязательно!
— Что?
— Судить!
— Он же тебе объяснил, что он неподсуден. Что в судах у него все схвачено.
— А вдруг не всђ?
— На вдруг мы уже надеялись.
— Ладно, бойцы. Я всю эту кашу заварил, мне и расхлебывать. Персонально. На меня в случае чего и валите.
— А ты себя коллективу не противопоставляй. И от коллектива не отрывайся, — резко сказал Борис. — Нечего общую пайку хавать в одиночку. Она — одна на всех. Хоть и пересоленная. Говори, что надумал. Пока по шее не получил.
Сан Саныч оглядел своих товарищей и понял, что был не прав. Очень вовремя понял. Для целостности шеи.
— Судить я его надумал! Чтобы по всей строгости. И без телефонного права.
— Это мы уже слышали. Ты скажи, где судить?
— Здесь.
— Выездным судом, что ли?
— Выездным.
— Да кто сюда поедет?
— Те, кого я найду, поедут.
— То есть ты хочешь сказать…
— Я ничего не хочу сказать. Я хочу только одного, чтобы справедливость восторжествовала. И чтобы все было по закону.
— Тогда запиши адресок.
— Чей?
— Прокурора одного. Военного трибунала. Третьего Белорусского фронта.
Мировой мужик. Меня в свое время в штрафбат приговорил. Откуда я к вам попал. Этот меньше вышки не запросит.
— И еще один телефончик.
— Чей?
— Секретаря суда. Ты же говоришь, все должно быть по закону.
— И заседателей…
— И судьи… Судьи не надо. И заседателей тоже.
— Почему это?
— Потому что они уже есть.
— Как так есть?
— Так и есть. Старые.
— Какие старые?
— Те, что его уже знают. Те, что ему первый срок давали…
— Подсудимый, встаньте.
— Зачем это мне вставать?
— Затем, что суд идет!
— Какой суд? Вы что, окончательно рехнулись? На старости лет.
— Встаньте, подсудимый. Или вам нужна помощь конвоя?
Конвой придвинулся.
— Встань, гад! Прояви уважение к суду, — шепотом сказал Борис. — А то я за себя не ручаюсь.
Подсудимый, пожав плечами, встал. И повернулся на звук шагов. И открыл рот.
Когда увидел состав суда.
Суд был тот же самый. Что двадцать лет назад.
— Прошу садиться. Подсудимый сел.
— Слушается дело подсудимого Мокроусова… Он что, с ума сошел? Те же лица.
Тот же судья. Те же заседатели. Все как два десятка лет назад. И даже тот же адвокат. И даже в тех же самых очках и с теми же самыми нарукавниками на локтях!
— Я вас буду защищать, — сообщил занявший место адвокат. — Постараюсь сделать все, что в моих силах.
Подсудимый замотал головой, словно увидел кошмарный сон. Словно после того, как он проснулся, сон не исчез.
— Откуда они? — спросил он конвоира.
— Из прошлого, — ответил Борис. — Из твоего прошлого.
— А зачем?
— Возвращать долги.
— Мм-м-м.
— Подсудимый, вам плохо? Требуется помощь врача? — спросил судья.
Подсудимый лихорадочно замотал головой. Словно отбиваясь от назойливой, в собственных мозгах, мухи.
— Тогда продолжим слушанье дела. Вызывается свидетель…
— Ну что там? — спросил Семен Сан Саныча, прижавшегося ухом к двери в зал суда.
— Заседают.
— А как подсудимый?
— По-моему, в ступоре. Все никак не может понять, где он и что с ним происходит. Только просит в Верховный Суд позвонить. Какому-то Иванову. И плачет.
— А выступает кто?
— Прокурор.
— Что требует?
— Смертную казнь.
— Этот добьется… …На основании статей… УК РСФСР… и по совокупности статей… подсудимого… к высшей мере наказания… Что и заслужил…
Ветераны сворачивали манатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17