Не тут-то было. Новичок тут же открыл дверь, зажав сигарету между пальцев, и слегка поклонился, показывая, что узнал. Не проявляя ни особой тревоги, ни излишнего почтения, он просто пытался поскорее отмотать свои мысли обратно, словно скот загонял в стойло. Адамберг пожал ему руку, беззастенчиво разглядывая его. Мягок, но не слишком. Просто темперамент и вспыльчивость спрятаны глубоко на дне его и впрямь печальных глаз. Что касается внешности, то Данглар, будучи профессиональным пессимистом, побежденным еще до начала битвы, слишком мрачно смотрел на вещи. Да, очень ничего себе, но скорее ничего, чем очень, если уж на то пошло. К тому же он был лишь чуть-чуть выше Адамберга. Правда, шире в плечах, а тело и лицо – словно в нежной оболочке.
– Извините, – сказал Адамберг. – Я пропустил нашу встречу.
– Ничего страшного. Мне сказали, у вас срочные дела.
Хорошо поставленный голос, легкий, без помех. Ничего себе, приятный. Новичок затушил сигарету в карманной пепельнице.
– Очень срочные дела, это правда.
– Очередное убийство?
– Нет, наступление весны.
– Понятно, – ответил Новичок, помолчав немного.
– Как проходит наблюдение?
– Бесконечно и бессмысленно.
– И неинтересно.
– Нет, ничуть.
Превосходно, заключил Адамберг. Ему повезло – у Новичка проблемы со зрением, он не в состоянии вычленить Камиллу из тысячи ей подобных.
– Вы свободны. Полицейские из тринадцатого округа придут вам на смену.
– Когда?
– Прямо сейчас.
Новичок бросил взгляд на чулан. Что он там забыл? Нет, ничего, просто печаль в его глазах создавала впечатление, что он дольше, чем все остальные, сосредотачивается на окружающих предметах. Он собрал книги и вышел не оборачиваясь, даже не взглянув на дверь Камиллы. Слепец и олух, право слово.
Адамберг заблокировал автоматический переключатель света и присел на верхнюю ступеньку, показав коллеге место рядом. За долгие годы бурной жизни с Камиллой он привык к этой лестничной площадке, равно как и к самой лестнице, у каждой из ступенек которой было свое имя – нетерпение, равнодушие, измена, горечь, сожаление, измена, возврат, угрызения совести и так далее, по спирали.
– Как вы думаете, сколько тут ступенек? – спросил Адамберг. – Девяносто?
– Сто восемь.
– Не может быть. Вы считаете ступеньки?
– Я человек организованный, это отмечено в моем личном деле.
– Сядьте, ваше дело я просто пролистал. Вы знаете, что вас перевели к нам на испытательный срок и что наш разговор ничего не изменит.
Новичок покачал головой и сел на деревянную ступеньку. В нем не было наглой самоуверенности, но не чувствовалось и трепета. Адамберг заметил наконец рыжие пряди, беспорядочно мелькавшие в его темных волосах. Они вспыхивали странным блеском в электрическом свете, и казалось, что эту волнистую и густую шевелюру не возьмет ни одна расческа.
– На этот пост было много кандидатов, – сказал Адамберг. – За какие такие достоинства вас допустили до финала?
– По блату. Я близко знаком с окружным комиссаром Брезийоном. Выручил когда-то его младшего сына.
– Им интересовалась уголовная полиция?
– Полиция нравов. В интернате, где я преподавал.
– То есть вы полицейский не по рождению?
– Я собирался стать учителем.
– Как же вас к нам занесло?
Новичок закурил. Мощные квадратные руки. Очень ничего себе, привлекательные.
– Любовная история, – предположил Адамберг.
– Она служила в полиции, и я решил, что разумнее будет последовать за ней. Но она ушла от преследования, а я остался с полицией на руках.
– Досадно.
– Очень.
– Зачем вам этот пост? Хотите остаться в Париже?
– Нет.
– В уголовном розыске?
– Да. Я навел справки, меня это устраивает.
– Что же вы узнали?
– Много чего, самого разного.
– А вот я ничего не знаю. Даже вашего имени. Вас все еще зовут Новичком.
– Вейренк. Луи Вейренк.
– Вейренк, – сосредоточенно повторил Адамберг. – Откуда у вас такие рыжие волосы, Вейренк? Я страшно заинтригован.
– Я тоже, комиссар.
Новичок отвернулся, на мгновение прикрыв глаза. Досталось ему, догадался Адамберг. Вейренк выдохнул дым к потолку, пытаясь дать более распространенный ответ, но не решился. Когда он сидел так, замерев, его верхняя губа чуть приподнималась справа, словно ее тянули за ниточку, и этот изгиб придавал его лицу особую прелесть. И еще опущенные треугольником глаза с вздернутой запятой ресниц. Опасный дар комиссара Брезийона.
– Я не обязан вам отвечать, – сказал наконец Вейренк.
– Не обязаны.
Адамберг, явившись к своему новому сотруднику с одной лишь целью удалить его от Камиллы, почувствовал, что их беседа скрипит, как несмазанная телега, но объяснения этому не находил. Хотя оно, думал он, где-то неподалеку и вполне постижимо. Адамберг спустился взглядом по перилам, по стене, потом пересчитал ступеньки, одну за другой, вниз, вверх.
Ему было знакомо это лицо.
– Как ваша фамилия, вы сказали?
– Вейренк.
– Вейренк де Бильк, – поправил Адамберг. – Луи Вейренк де Бильк, вот как звучит ваше имя полностью.
– Да, это записано в деле.
– Где вы родились?
– В Аррасе.
– В дороге, я полагаю. Вы не похожи на уроженца Севера.
– Все может быть.
– Не может быть. Вы гасконец, беарнец.
– Правильно.
– Конечно, правильно. Беарнец родом из долины Оссо.
Новичок снова моргнул, словно внезапно сдался.
– Откуда вы знаете?
– Когда фамилия совпадает с названием вина, легко попасться. Сорт винограда Вейренк де Бильк растет на склонах долины Оссо.
– Вас это смущает?
– Может быть. Гасконцы – ребята непростые. Печальные нелюдимы с нежной душой, но ироничные и упрямые. Неутомимые трудяги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100